Очки и крылья

Это, конечно, роман. То есть фильм с романным дыханием. Он небывало реалистичен. Не только для Миядзаки, но и для анимации вообще. Временами кажется странным, что по этим пейзажам, нарисованным почти что в духе фотореализма (но с импрессионистским чувством цвета), ходят не настоящие актеры, а тонкие фигуры, рожденные нежным росчерком карандаша. Внимание к деталям таково, что, рисуя очки, художник не забывает об эффекте преломления стекол. Натурализм смыкается с метафорой: герой не просто близорук, он видит мир иначе. Не искаженным, но - пусть едва заметно - волшебно преломленным.

«Ветер крепчает» - биография знаменитого японского авиаконструктора, создателя самого маневренного истребителя начала Второй мировой «Мицубиси Зеро». Но биография лукавая: Миядзаки соединил в одном образе «физика» и «лирика», конструктора самолетов Дзиро Хорикоси и писателя Тацуо Хори. Первый дал имя герою, второй - фильму. «Ветер крепчает» - название романа, восходящее, в свою очередь, к строчке из «Кладбища у моря» Поля Валери: «Крепчает ветер! Значит, жить пытайся». Другому роману Тацуо Хори фильм обязан именем героини - Наоко, возлюбленной, а позже жены Дзиро, страдающей от туберкулеза. Если распутывать клубок дальше, то в санатории, где Дзиро делает предложение Наоко, мы встретим загадочного немца по фамилии Касторп, а это имя ведет нас прямиком к «Волшебной горе» Томаса Манна. Но если дорисовать господину Касторпу большие черные усы, легко узнать в нем итальянского авиаконструктора Капрони, воображаемого друга и учителя Дзиро, который является японскому мальчику в красочных снах, радушно приглашая прокатиться на фантастическом аэроплане и призывая верить в мечту.

Фирменный знак Хаяо Миядзаки - двоемирие, естественная проницаемость границы «реального» и фантазийного - не исчез из «взрослого» фильма «Ветер крепчает», но претерпел серьезное преломление. Сновидения лишь скользят по поверхности сюжета, а глубинное двоемирие создается рифмами истории и культуры ХХ в., реального хода событий и его художественного осмысления. Именно поэтому кинороман Миядзаки полон призраков европейской литературы, теней Томаса Манна, Марселя Пруста, Германа Гессе, Поля Валери. А когда молодой конструктор Дзиро едет на стажировку в нацистскую Германию, немецкий дух открывается ему не только в милитаристстком орднунге цехов «Мессершмита», но и в звуках шубертовского «Зимнего пути», разносящихся по пустынной ночной улице из одинокого окна.

Этот невидимый (и неделимый по национальным границам) мир идей, духа, культуры для Дзиро важнее реального. Его близорукость - в неумении видеть историю, даже когда ее поступь становится фатальной. Япония движется к войне и краху, но для ее самого талантливого авиаконструктора пулеметы по-прежнему просто досадный лишний вес, который мешает его самолету лететь идеально. История Дзиро трагична, как и история его страны. Но, рассказывая о конструкторе, строившем самолеты для камикадзе, Миядзаки остается равно далеким от осуждений и оправданий. Он рисует портрет человека, чья оптика скорректирована мечтой, и с этим ничего не поделать. Это, конечно, портрет художника. Возможно, даже автопортрет. Хотя, если спросить Хаяо Миядзаки, много ли у него общего с героем фильма, мэтр наверняка отмахнется и скажет, что, в сущности, ничего. Вот разве что очки.

В прокате с 20 февраля