Архитектура для небогатых

Жилье так называемого массового спроса, которым активно застраивается Подмосковье, может и должно стать индивидуальным и красивым и строиться повсеместно, уверен архитектор из Петербурга Максим Атаянц. Еще недавно он считался «специалистом по супердорогим виллам», теперь в основном проектирует жилые дома экономкласса для подмосковных городов.

- Почему вы занялись экономклассом?

- Задача сделать массовую жилую застройку интересной и привлекательной мне кажется общественным долгом. У богатого человека одна вилла в Сен-Тропе, другая в Сен-Морице, третья в Лозанне. А покупка жилья обычным человеком - это подвиг, который требует концентрации усилий семьи, часто на десятилетия. Ответственность архитектора здесь больше.

Некоторое время меня считали этаким специалистом по супердорогим виллам. А лет восемь назад пригласили поучаствовать в тендере на проект поселка таунхаусов - будущего «Ивакино-Покровского». Как раз в это время я ездил учиться античным градостроительным приемам по бывшим провинциям Римской империи (Алжир, Тунис, Ливан, Марокко, Иордания). Когда участвовал в тендере, попробовал нарисовать что-то похожее. И оказалось, что полезной площади жилья получается на 20% больше.

Сейчас объем спроектированного нашей мастерской недорогого жилья приближается к 2 млн кв. м. Со школами, магазинами и прочим - 2,5 млн. В основном в Подмосковье, где я работаю с Urban Group, еще два проекта в Ярославле: жилой комплекс в 75 000 кв. м на месте бывшей промзоны и малоэтажный поселок на берегу Волги.

У меня есть ощущение, что, если в 5-6 городах получится реализовать красивые проекты, их будет становиться больше и без моего участия. Красивое жилье пользуется спросом - люди голосуют за него рублем.

- Массовое жилье станет индивидуальным?

- За последнее десятилетие ведь что произошло: сначала архитекторы обслуживали самых обеспеченных, теперь добрались до людей, которые живут на зарплату. Мы стараемся изменить привычный взгляд на недорогое жилье. В экономклассе берут за основу типовой проект, а мы каждый раз рисуем новый. Я надеюсь, что люди начнут говорить: давай нам «то», а «это» мы не хотим. И тогда панель займет подобающее ей место - социального жилья для совсем обездоленных.

- Выбор вами городов чем обусловлен?

- Где есть платежеспособный спрос на наши услуги, в Челябинске или в Феодосии, там и будем работать. Сделать что-то в Ярославле, красивейшем русском городе, - для архитектора честь.

- В Петербурге экономклассом занимаетесь?

- С одним девелопером мы начинали разговаривать, но друг к другу охладели. Мне не понравился его подход: заполнить дом 20-метровыми студиями, которые очень полюбились питерским застройщикам. У нас хватило бы квалификации нарисовать дом из таких пеналов, но что там будет через 10 лет? Кто в них поселится? В нынешней ситуации это путь к этническим анклавам. Я бы не хотел в этом участвовать. Около Петербурга уже строятся районы, как в Юго-Восточной Азии: никаких ограничений по этажности, очень густо, без инфраструктуры, безо всего.

- В Москве то же самое происходит.

- Могу сказать, что ни там ни там не участвую в этом. В Москве никогда ничего не проектировал.

- Зато вы делали проекты в Сочи. Тяжело было работать?

- Сложно. В Сочи у нас было два объекта: «Город-960» и культурно-этнографический комплекс «Моя Россия». Комплекс делали в страшном цейтноте и боялись не успеть, но успели, и с приличным качеством. Благодарить за это следует строителей. С медиадеревней было по-другому. На пустом месте в горах, недалеко от Красной Поляны, нужно было создать маленький курортный город. Размер участка - 33 га, перепад по высоте - более 200 м, непростые дороги, переходы, террасы. Регион сейсмически опасный, все пришлось строить в расчете на вероятность девятибалльного землетрясения. После смены руководства олимпийского комитета сроки полетели, смена генпроектировщика и строителей тоже привела к потере времени. В итоге достраивали в авральном порядке, и на этапе внешней отделки было уже не до архитекторов с их замечаниями.

- Страшно было участвовать в сочинском проекте? Скажут: «Я жил в комплексе Атаянца, там все отваливалось».

- Обязательно скажут. Но архитектор, который боится репутационных рисков, обычно ограничивается преподаванием. Затевая что-то большое, надо быть готовым, что будут ругать.

- Часто в творческой среде можно услышать, что понять архитектуру, отличить хорошее от посредственного может только профессионал. Обыватели не в состоянии.

- Классическое искусство говорит само за себя, и говорит ясно. Но понять, чем стеклянные призмы небоскребов Миса ван дер Роэ, гениальные в холодном совершенстве, отличаются от тысяч таких же небоскребов анонимных проектных бюро, непросто, нужно глубоко разбираться в теме. В современной архитектуре часто проявляется паразитизм на историческом контексте. Вот стеклянная пирамида Йонг Минг Пея во дворе Лувра. Отодвиньте ее на 10 км в сторону, в современный парижский пригород, кто ее заметит? Или вторая сцена Мариинского театра (петербургские архитекторы назвали ее «самым некрасивым зданием времен губернатора Полтавченко». - «Ведомости»). Цены б не было этому зданию, стой оно где-нибудь в районе Гражданского проспекта, где его с 70-х гг. прошлого века и собирались строить. Но [в историческом центре] на Крюковом канале? Даже обсуждать неловко.

- Для Мариинки был проведен международный конкурс.

- Конкурсы - это выбор концепций. Вопрос в том, что в результате построят. Я не видел ни одного человека, который бы сказал: мне нравится здание новой сцены Мариинского театра снаружи.

- Что мешает воплотить красиво нарисованную концепцию?

- Главная опасность открытого конкурса в том, что может выиграть, например, команда из трех-четырех талантливых студентов. Они наверняка молодцы, но часто у них нет ни навыка, ни силы, ни внутреннего «железа», которое только практикой нарабатывается, чтобы удержать идею и довести ее до реализации. Их проект кому-то отдают, и получается фиаско. А если это закрытые профессиональные конкурсы, начинается склока о критериях отбора.