Танец обреченных

Абсолютно пустая сцена со слепящим прожектором в глубине. Но уже в первые минуты к штанкету крепят экран, тот, поднимаясь, закрывает сценическую коробку. Игровым пространством (художник Александр Боровский) остается узкая площадка перед экраном, проход между нею и первым рядом, поперечный проход - там-то и ткутся изощренные, почти балетные мизансцены. То есть действие происходит где? Правильно: в зрительном зале Малого драматического театра - Театра Европы. Никакой дистанции между персонажами Чехова и нами нет.

На это работают и намеренные анахронизмы. Лопахин (Данила Козловский) проецирует на экран панорамы вишневого сада, стилизованные под хронику начала XX века, но презентация проекта тут же подхвачена компьютерной анимацией: квадратики, в них фасады пресловутых дач, превращающиеся в купюры. Третий акт начинается с любительской съемки жизни имения, когда все еще живы, молоды, счастливы. В конце Раневская попросит еще раз показать то кино, Лопахин вместо этого вручит ей и Гаеву (превосходная работа Игоря Черневича) коробки с пленкой. С ними в руках они и отправятся в небытие.

Додин, как и в поставленных прежде «Трех сестрах», делает реакции жестче и резче. У Чехова Раневская при воспоминании об утонувшем сыне «тихо плачет», в спектакле - бьется в страшном истерическом припадке. Вообще, надо быть Ксенией Раппопорт, чтобы играть такой амальгамой: не интонируя чеховский текст в современной мелодике, притом быть современной женщиной с сегодняшней экспрессией. У Лопахина с Варей вообще роман, и в 4-м акте, когда он должен сделать ей наконец предложение, они сливаются в поцелуе, бросаются за экран, по возвращении беспорядок в одежде не оставляет сомнений, что там произошло. И после этого он безучастно подает предписанную реплику: «Вы куда же теперь?» Елизавета Боярская поразительно играет оценку страшного открытия: сватовства не будет, несмотря ни на что...

В конце запертый Фирс (Александр Завьялов) стучит по экрану, но полотнище не поддается, как многократно прежде. Наконец Фирсу удалось его сорвать, за ним выросла сплошная дощатая стена. На ней видео: все герои - от прекрасной Раневской до истерического жлоба Яши (Станислав Никольский) - выходят рядком в белом исподнем. Это несколько прямолинейная автоцитата: в финале «Жизни и судьбы» Гроссмана Додин так выводит всех перед расстрелом. А знаменитый «звук лопнувшей струны» здесь, конечно, вой сирены.