После Крыма: Новая внешняя политика России

Присоединение Крыма означает кардинальный пересмотр российской внешнеполитической доктрины. Теперь она опирается на совершенно новую интерпретацию национальной идентичности и угроз безопасности.

Решения, принимавшиеся в Москве в феврале - марте 2014 г., были продиктованы особым мировоззрением и «большими идеями», а не простым стремлением прирастить территорию. Из широкого набора концепций, появившихся в интеллектуальном дискурсе о постсоветской идентичности России за последние 20 лет, в конце концов были выбраны те, которые представлялись наиболее подходящими для легитимации режима и укрепления независимости, силы и влияния российского государства. К таковым были отнесены в первую очередь две концепции. Первая - это идея о том, что Россия должна быть мощной, самостоятельной великой державой, являющейся оплотом всех консервативных сил, борющихся против революций, хаоса и либеральных идей, насаждаемых США и Европой. Вторая - это представление о существовании большого русского мира и российской цивилизации, отличной от западной и выходящей за государственные границы РФ. Обе концепции не очень хорошо совмещались с доминирующими дискурсами на Западе и воспринимались там как своеобразная интеллектуальная архаика. Это не выглядело проблемой, имеющей прямое отношение к системе международных отношений и европейской безопасности. Именно поэтому поведение Москвы в марте 2014 г. стало большой неожиданностью для большинства зарубежных лидеров и аналитиков, не погруженных во внутренний российский дискурс, развивавшийся все более изолированно от глобальных тенденций.

Внутренняя политика поверх границ

Возвращение Владимира Путина на пост президента в условиях возникновения озабоченностей относительно сохранения стабильности в стране привело к тому, что внутриполитические соображения во все большей степени стали сказываться на внешнеполитическом курсе. В первую очередь это коснулось взаимоотношений с США и Европой, которые, по мнению Кремля, поддерживали оппозиционные силы, правозащитников и политические реформы в России, вмешиваясь тем самым во внутренние дела. Первоначально это выглядело как усиление взглядов реалистов-государственников за счет маргинализации либералов. Однако действия Кремля весной 2014 г. со всей очевидностью продемонстрировали, что этот процесс включал в себя и широкое заимствование идей, развивавшихся до тех пор в рамках националистического дискурса. Есть все основания утверждать, что новая внешнеполитическая доктрина включает в себя элементы взглядов как реалистов-государственников, так и националистов разного толка.

Практически все политики и публичные интеллектуалы, которых можно отнести к неоимпериалистам, от Геннадия Зюганова и Александра Проханова до Эдуарда Лимонова и Сергея Удальцова, горячо поддержали решения Кремля в отношении Крыма весной 2014 г. Этнонационалисты и им сочувствующие оказались расколоты по этому вопросу. Многие из них усмотрели в действиях Москвы возрождение имперского проекта, осуществляемого за счет непосредственных интересов русского народа.

Большинство либералов-западников не поддержали действия Кремля, за что стали приравниваться к «пятой колонне». После распада Советского Союза либералы последовательно выступали за строительство российской гражданской нации в новых государственных границах, приоритетность развития отношений со странами Запада и добрососедского сотрудничества с соседями, первостепенное внимание к вопросам экономики и недопустимость использования военной силы. Действия Москвы весной 2014 г. противоречили практически всем представлениям либералов-западников о разумной политике. В идейном отношении либералы оказались перед лицом коалиции, объединяющей реалистов-государственников и большинство националистов. Это обстоятельство объективно усилило позиции Кремля.

Ситуация коренным образом стала отличаться от той, которая возникла в 1997-1999 гг. в ходе острой политической борьбы по вопросу о ратификации Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной. Тогда сформировались две большие коалиции. За ратификацию выступали реалисты-государственники, либералы и большинство неоимпериалистов, включая КПРФ. Против «большого договора» боролись этнонационалисты и часть «имперцев», в том числе ЛДПР и такие политики, как Юрий Лужков, Сергей Бабурин, Александр Лебедь. Важнейшим аргументом противников договора было то, что он закреплял принадлежность Крыма Украине. Тогда победила точка зрения, согласно которой дружба с Украиной была важнее, чем вопрос о Крыме. Договор был ратифицирован после беспрецедентной публичной борьбы, длившейся почти два года. Ключевая роль в победе коалиции за договор принадлежала Евгению Примакову.

Что изменилось с тех пор? К 2014 г. у реалистов-государственников и «имперцев» появилось ощущение силы и уверенность, что Россия может относительно безболезненно присоединить Крым, воспользовавшись глубоким кризисом украинской государственности. Влиятельной политической оппозиции, способной поднять вопрос о внешнеполитической цене, которую России надо будет за это заплатить, нет. Отношения с Западом больше не являются приоритетом внешней политики, и его мнение теперь можно игнорировать. Главное же состоит в том, что фактически стала официальной идеология постсоветского реванша, включающая в себя образ России - собирательницы разделенного искусственными границами русского мира.

Дискуссии о новой российской национальной идентичности до весны 2014 г. мало соприкасались с традиционной повесткой дня в области внешней политики и национальной безопасности. Революция на Украине позволила, а по мнению Кремля, потребовала секьюритизировать эти вопросы, т. е. перевести их в разряд важнейших для выживания нации и государства.

Трансформация национальной идентичности

На протяжении всей постсоветской истории значительная часть интеллектуальной и политической оппозиции, от Александра Солженицына до Геннадия Зюганова, считала, что несовпадение новых государственных границ с национальными (понимаемыми как этнические) было крупнейшим историческим поражением и реализовавшейся угрозой безопасности России. Официальная позиция, напротив, заключалась в государственном строительстве в пределах постсоветских границ Российской Федерации и формировании гражданской нации.

События весны 2014 г. фундаментальным образом изменили процесс конструирования российской национальной идентичности. Была продемонстрирована верность теоретического заключения, сделанного американским исследователем проблем национализма Ильей Призелем: «Обычно изменение национальных идентичностей - постепенный процесс. Однако в стрессовой ситуации даже устоявшиеся национальные идентичности могут меняться весьма значительно, а коллективная память народа может быть переформатирована очень быстро». В большинстве случаев подобные изменения происходят в результате смены режима, победы оппозиции или серьезных потрясений, пришедших извне. В случае России это было не так.

7 марта 2014 г. пресс-секретарь главы государства Дмитрий Песков, комментируя события в Крыму, заявил, что президент России Владимир Путин является гарантом безопасности русского мира. Это утверждение отражает фундаментальные изменения в представлениях официальных лиц о зоне ответственности Кремля при интерпретации национальной безопасности: переход от государства к большей, чем государство, общности. Произошла стремительная секьюритизация концепции русского мира.

Почему же Владимир Путин пошел на столь радикальный шаг 14 лет спустя после того, как стал лидером страны? Почему внутренний дискурс был перенесен на международную арену и секьюритизирован? Ответ на этот вопрос лежит в области взаимоотношений России с Западом. Абстрактно понимаемый Запад стал восприниматься как сила, стремящаяся распространить свои ценности и образы на русский мир, покушаясь тем самым на то, чтобы изменить уникальную - и все более консервативную - российскую национальную идентичность.

Инструментами экспансии Запада стало восприниматься не только расширение НАТО, в том числе потенциально и на Украину, но и политика Европейского союза. Если раньше расширение зоны влияния ЕС не интерпретировалось как угроза, то с принятием в 2009 г. программы «Восточное партнерство», нацеленной, по мнению Москвы, на отрыв от России ее соседей, это изменилось. Нежелание учитывать интересы России при переговорах о Соглашении об ассоциации Украины с Европейским союзом в 2013 г. вызвало в Москве очень острую реакцию.

Окончательный же поворот в отношении Кремля к странам Запада произошел с отстранением Виктора Януковича от власти 22 февраля 2014 г. Революционные события были интерпретированы в Москве как государственный переворот, инспирированный Западом на территории русского мира. По словам Путина, «в случае с Украиной наши западные партнеры перешли черту <...> Они же прекрасно знали, что и на Украине, и в Крыму живут миллионы русских людей <...> Россия оказалась на рубеже, от которого не могла уже отступить. Если до упора сжимать пружину, она когда-нибудь с силой разожмется».

После окончания холодной войны Россия в результате недальновидной политики стран Запада оказалась за пределами важнейших европейских и евроатлантических институтов безопасности. В результате Москва стала выкраивать себе место в системе международных отношений, полагаясь на внутренний дискурс и вырабатываемые им «большие идеи», а также на реинтерпретацию российской истории как во многом изолированного от мировых тенденций процесса.

К весне 2014 г. в Москве укрепилась тенденция к иррациональному, на первый взгляд, объединению логик и риторики трех дискурсов: о национальной идентичности (включая идеи о защите соотечественников, русском мире, «разделенном народе», большой российской цивилизации), о международной безопасности и о сохранении внутренней стабильности. Угрозы во всех трех системах координат видятся в политике стран Запада.

Трансформация национальной идентичности в России стала менять сложившуюся после окончания холодной войны систему международных отношений в Европе и на постсоветском пространстве. В России сформировалась новая внешнеполитическая доктрина, больше связанная с внутренними представлениями о российской идентичности, чем с концепциями мироустройства, которые вырабатываются в рамках теории и практики международных отношений. Это создает серьезнейшее напряжение во взаимоотношениях между Россией и странами Запада, с одной стороны, а также практически со всеми постсоветскими государствами - с другой. То, что выглядит как восстановление исторической справедливости и защита русского мира в одной системе координат, в других дискурсах воспринимается как захват большим государством части территории более слабого соседа. Главная же проблема заключается в том, что господствующие в России взгляды формируются в полной изоляции от общепринятых в Европе и Северной Америке представлений о международных отношениях.