Суть дела: Сны о чем-то большем

Утверждение о том, что благотворительность в России растет и развивается, стало уже общим местом. Несомненно, для общества самым заметным и показательным является рост массовой частной благотворительности, именно она свидетельствует об уровне вовлеченности граждан и культуре благотворительности. Массовые частные пожертвования являются основой сектора, но в то же время в наших условиях пожертвования граждан в большинстве случаев направляются на конкретную адресную помощь, они эмоционально обусловлены и одноразовы, и большинство этих средств передаются напрямую нуждающимся, вообще не попадая в зону действия организованной благотворительности. По данным «Мирового рейтинга благотворительности CAF», только 6% наших сограждан жертвуют средства благотворительным организациям, тогда как незнакомцам помогает треть населения - 33%.

Поэтому предметом этой статьи станет рост институциональной филантропии - совокупности организаций, которые специально создаются для ведения благотворительной деятельности и обладают для этого соответствующими ресурсами, которые им предоставляют учредители или другие доноры. В этом сегменте благотворительного сектора также заметен значительный рост. Недавно опубликованный «Форумом доноров» «Доклад о состоянии и развитии фондов в России» зафиксировал деятельность 87 фондов, а совокупный бюджет 70 из них составил в 2012 г. почти 6 млрд руб. (остальные фонды свои цифры не раскрыли). По странному совпадению 87 пожертвований в миллион долларов и выше на общую сумму $545 млн было зафиксировано за 2011-2012 гг. исследованием «Миллионы на благо», которое осуществил частный банк «Кутс» при участии «CAF Россия». Очевидно, что реальный объем средств институциональных доноров - фондов и компаний, которые вращаются в благотворительном секторе, существенно превышает приведенные цифры, и этот рост сам по себе может являться предметом радости и гордости для профессионалов, которые много лет занимаются развитием филантропии в России.

Сейчас, когда маховик роста можно при определенных допущениях считать запущенным, мне кажется уместным задуматься о том, что изменится в результате того, что такие фонды существуют и работают. Фонды имеют возможность рассчитывать на долгосрочные социальные изменения, ставить перед собой амбициозные цели, реализовать стратегические программы. Чем системнее и целенаправленнее работа фонда, тем больше вероятность получить устойчивый результат, хоть и в долгосрочной перспективе. Какие социальные изменения ожидать от деятельности российских фондов? Какие ценности ими движут, в чем состоит теория изменений, которую они проводят в жизнь? Дать исчерпывающий ответ на эти вопросы непросто, но важно и нужно.

Возвращаясь к докладу «Форума доноров», мы видим, что в целом тематика деятельности фондов скорее традиционная, если не сказать консервативная - очень небольшая часть из них ответили, что занимаются развитием гражданского общества, и уж практически нет у нас фондов, которые поддерживали бы, например, права меньшинств или развитие независимой прессы. Самой популярной сферой применения сил фондов является образование и просвещение, за ней следуют поддержка социально уязвимых групп и здравоохранения.

Однако даже в популярной сфере образования заниматься благотворительностью можно по-разному. Можно строить элитную частную школу или улучшать качество начального образования с прицелом на включение детей мигрантов и инвалидов; можно развивать у подростков интерес к научному и инженерному творчеству или организовывать олимпиады по основам православной культуры. Если представить, что донор, придерживающийся одного из перечисленных подходов, будет суперуспешен и сможет донести свою программу до каждой российской школы, мы получим вполне определенную систему образования, и неизвестно, понравится ли нам она.

Цели поддержки в сфере здравоохранения тоже могут значительно отличаться, и эффект от такой поддержки будет разным. Фонд может заниматься адресной помощью больным детям и взрослым - это спасает жизни, одновременно делая обязательства государства по обеспечению прав своих граждан на лечение менее обременительными и как бы не такими уж обязательными. Об этой позиции, кстати, много говорилось на конференции, и впервые я заметила извиняющийся тон у некоторых руководителей фондов: фонды понимают, что адресная помощь не влияет на статус-кво, но они не могут отказать в помощи людям, для которых решается вопрос жизни и смерти. В последнее время наконец начали появляться примеры системной работы в сфере здравоохранения: это и масштабная программа развития детской эндокринологии, которую финансируют акционеры «Альфа-групп», и фонд «Острова», который развивает деятельность групп родителей детей, больных муковисцидозом, и фонд «Орби», занимающийся профилактикой инсульта. Особенностями этих программ является вовлечение медицинской и родительской общественности в обеспечение прав пациентов на здоровье, ставка на совершенствование государственной системы здравоохранения и создание условий для повышения качества и доступности помощи для всех нуждающихся.

Кроме того что на результаты влияет то, что делают доноры, чрезвычайно важно и то, как они это делают. На конференции активно обсуждался тот факт, что российские фонды предпочитают сами придумывать и реализовывать собственные программы, обращаясь к некоммерческим организациям только как к исполнителям своих замыслов. Об этом свидетельствуют и данные «Форума доноров»: фонды в зависимости от типа тратят на денежные выплаты (= гранты) от 13 до 18% своего бюджета. Все остальные средства они тратят другим образом - проводя мероприятия, издавая литературу, оказывая социальные услуги и проч.

Что этот факт говорит о ценностных основаниях фондов? Например, что они предпочитают жестко контролировать процесс от начала до конца. Что они придерживаются подхода «сверху вниз», самостоятельно решая, что нужно обществу, и не рассчитывая, что НКО и представляемые ими целевые группы могут сами находить решения проблем. Что эффект развития гражданской инициативы и общественного участия, который можно получить, поддерживая проекты низовых организаций, для фондов не важен. И наконец, они верят, что общественные преобразования можно спланировать и проконтролировать от начала до конца, как это возможно в бизнесе. А значит, пока филантропия во многом остается элитарным патерналистским проектом, решающим важные социальные проблемы, но не создающим возможности для развития гражданского общества, основанного на взаимном доверии и инициативе людей. Людей, которые могут стать частью решения проблем, а не только пассивными благополучателями.

Фондов в России пока не так уж и много, и ресурсы их ограниченны. Могут ли они достигать большего, ставить перед собой более амбициозные цели, добиваться долгосрочных социальных изменений? Несомненно. Для этого им нужно почувствовать себя частью гражданского общества и начать работать в партнерстве с различными общественными группами и НКО не только в контексте реализации проектов, но и в процессе определения своих приоритетов и разработки стратегий. Не сомневаюсь, что эффект влияния деятельности фондов в таком случае будет гораздо масштабнее и устойчивее.