Второй мир: Иран выходит из подполья
Переговоры между Ираном, Соединенными Штатами и еще пятью государствами по ядерной программе Тегерана во вторник в Вене перешли в фазу, которую стороны называют последней вехой. Этому предшествовал шквал напыщенной риторики из уст аятоллы Хаменеи и тех кругов иранского общества, которые заинтересованы в его присутствии во главе Исламской республики.
В прошлые выходные, инспектируя арсенал баллистических ракет, верховный лидер сделал ряд грозных заявлений. В частности, он сказал, что Иран никогда не откажется от своих достижений в ядерной сфере. Яхья Рахим Сафави, верховный военный советник аятоллы, провозгласил победу иранской стратегии в сирийской гражданской войне, поместив «переднюю линию обороны» Тегерана на границе Ливана с Израилем. Что это, тактическая уловка или следствие неизбывной животной ненависти к США и дьяволам поменьше? По-видимому, к такого рода риторике не стоит относиться всерьез; вместо слов, которые говорят иранцы, стоит вглядеться в их интересы.
В своей ядерной программе, из-за которой Иран вынужден был терпеть крайне болезненные санкции и выражать публичную непокорность перед лицом угроз военного удара, Иран видит в одно и то же время средство сдерживания и основание для самоуважения. Владение технологией цикла обогащения ядерного топлива, не позволяя создать собственно ядерную бомбу, служит подспудным инструментом сдерживания. В прошлом году перед заключением промежуточных договоренностей президент Хасан Роухани писал, давая понять, что продолжение переговорного процесса возможно: «Для нас овладение циклом обогащения ядерного топлива связано с ответом на вопрос о том, что представляют собой иранцы как нация, с требованием достойного отношения к нам и уважения к нашему месту в мире».
Право владеть ядерными технологиями оказывается политическим эквивалентом суверенного права распоряжаться нефтяными ресурсами страны, которое было однажды (в 1953 г.), в результате англо-американского переворота, отнято у законно избранного правительства, пытавшегося национализировать нефтяные компании. Таким образом, ядерная программа имеет символическое значение. Более того, в интересах Исламской республики посадить Соединенные Штаты за стол переговоров, убедив их практически признать право Ирана на обогащение урана, пусть даже под контролем международных наблюдателей. Иранский риал как валюта региональной державы, которой стремится быть Иран, уже начал укрепляться. Однако, чтобы стать полноправной силой, Ирану необходимо договориться об отмене санкций и воссоединиться с мировой экономикой - превратившись в центр экономического влияния, а также передав молодому поколению известную долю социальных гарантий, обещанных революцией 1974 г.
В интересах Ирана и возможное участие в международных усилиях по установлению стабильности в соседнем Ираке, стране, раздираемой тяжелейшим конфликтом между суннитской и шиитской общинами. Конфликт не прекращается с момента вторжения в страну в 2003 г. западного контингента войск под руководством США.
Поскольку большая часть населения Ирака принадлежит к шиитской ветви ислама, шиитский режим Ирана не опасается потерять в Ираке влияние. Угрозой для Ирана был бы всплеск суннитского джихадизма. Но справиться с экстремистскими проявлениями со стороны суннитов в Ираке, не усмирив суннитов в Сирии, невозможно. Со временем эта задача потребует от иранского режима выхода из сирийского конфликта, а это возможно, только если Иран перестанет поддерживать Башара Асада. Пребывание союзника Ирана Асада у власти в Дамаске во многом обеспечивается Тегераном и «Хезболлой», военизированной организацией, действующей на территории Ливана и поддерживаемой Ираном. В среде «Хезболлы» тоже идут дискуссии о будущем организации после возможного сближения США и Ирана.
Помимо прочих проблем поддержка сирийского режима создает Ирану финансовую черную дыру в миллиарды долларов. Жестокость Асада затеняет представление о том, что только Иран и его союзники способны защищать меньшинства, будь то шиитские или христианские, от суннитских фанатиков. Несмотря на некоторые успехи Ирана в этом отношении, иранские политики сильно обеспокоены межрелигиозными конфликтами, бушующими в регионе. Они также хорошо представляют себе исламскую демографию: суннитское население превышает шиитское в 10 раз. Примирение явно имеет смысл.
Конечно, есть еще и интересы крайних консерваторов, особенно отчетливо выраженные в среде лидеров Корпуса стражей Исламской революции. Стражи будут противостоять любым попыткам начать иранскую «перестройку». Вот как формулирует причины этих опасений один из европейских дипломатов, близких к переговорам: «Изменения такого рода со временем ведут к смене режима». Прежде чем переговоры начались, аятолла Хаменеи призвал Корпус стражей проявить «героическую гибкость» - отсылка к Хасану, второму шиитскому имаму, который замирился с суннитским Омейядским халифатом в противоположность имаму Хусейну, который погиб, сражаясь с превосходящими силами халифа Язида.
Для президента Барака Обамы переход к разрядке напряженности в отношениях с Ираном будет эквивалентом исторического сближения Ричарда Никсона с Китаем. Верховный лидер тоже может представить ситуацию в крайне выгодном для себя свете. Он сможет сказать, что он - объединяя традиции Хасана и Хусейна - усадил величайшего врага страны за стол переговоров.
FT, 13.05.2014