Опера живых и мертвых

Над либретто вампирской оперы потрудился Дмитрий Яламас, над ее внешностью - режиссер Теодорос Терзопулос и художник arte povera Яннис Кунеллис. Ритуал прощания с оперной жизнью прошлого - раз уж оперу они ставили современную - два греческих партизана оформили инсталляцией из гробов и красивым представлением «с ножами». Отсылкой к античности пустили фронтальные, как на греческих вазах, композиции с людьми и жертвенными, наперевес, балетными лебедями. А еще культ смерти был явлен редкостным невмешательством постановщиков в оперную партитуру, начиненную шумами, скрипами, скрежетом и еще чем-то таким, что, собственно, к музыке никогда не относилось, к опере - тем более. Теперь - относится.

Чтицу-Корифея (Алла Демидова) совершенно затмила авангард-вокалистка Наталья Пшеничникова, чья Жрица смерти (Три Грайи) обтачивала тайну загробной свадьбы ипохондрика Аида (Тасос Димас) и Персефоны как жертвенный нож - о собственное запястье. Диво-Персефона в исполнении драматической актрисы Софии Хилл приклеивалась к глазам с момента своего скульптурного появления на сцене - и уже не отлипала. Чтобы вслушаться в ее арии с народными рецептами лечения крови, требовались усилия. «Трыста грамм чеснока литр чистого спирта настаиват тры недели принимат по двадцат капел на полстакана воды». Текст - восторг, лекарство. И тоже... современная музыка: композитор сопроводил все детали этой партии не только точными указаниями длительности и высотности, но и смайликами - с каким выражением на лице это произносить, простите, петь.

Все мыслимые и немыслимые звуковые задачи оркестр и хор MusicAeterna, сидевший, как добрый зритель, в ложах бенуара, под управлением Теодора Курентзиса выполнили на ура. Но что-то в вампирстве этой современной оперы оказалось не так. Важные для композитора физиология звука и слов, предстающих не надписями на бумаге, а напряжениями диафрагмы, кусочков тела, мышц лица, как и прочие составляющие его звуко-объектной вселенной, скользя по слуху, стали утомлять рациональностью и предсказуемостью. Слушателю поневоле пришлось увлечься невиданными качествами символистского театра. Возможно, даже расслышать одним из его лечебных обертонов мысль проезжавшего Уралом доктора Живаго: «Искусство всегда, непереставаемо, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти. И неотступно творит жизнь». Искусство Терзопулоса и Кунеллиса - да. И кажется, самый темный человек из публики за «Носферату» поставит театру Терзопулоса - Кунеллиса «плюс», а вот что ставить опере - задумается.

Пермь