Выставку в залах музея Пушкина на Арбате посвятили Францу Кафке
Иллюстрации к прозе писателя дополняют работы, исследующие его мифологию
Выставка галереи «Ковчег», открывшаяся в Выставочных залах Государственного музея А. С. Пушкина (при участии музея общества «Мемориал» и Галереи XL), приурочена к 98-й годовщине второй официальной помолвки Франца Кафки и Фелиции Бауэр, впрочем, и к Году литературы в России.
История отношений Франца Кафки и необычайно мужественной, в конце концов принявшей его Фелиции Бауэр - это, в сухом остатке, пять лет плотной переписки (письма Кафки невесте составили увесистый том) и две помолвки. Первая завершилась разрывом, вторая - смертельной болезнью жениха. Впрочем, о драме отношений Кафки с Фелицией, его отчаянном желании быть как все, иметь жену, детей, дом, и глубинным страхом перед этим выставка не рассказывает ничего. Тем самым авторы проекта, Сергей Сафонов, Дмитрий Смолев, Игорь Чувилин, Екатерина Гаврилова, очевидно дают понять: некруглая дата - только повод поместить фантазии и откровения Кафки в сегодняшний российский контекст.
Хотя на выставке немало собственно иллюстраций к прозе Кафки - Юрия Рыжика, Леонида Тишкова, Андрея Бисти, Екатерины Гавриловой, - источник основного напряжения в ней другой. Не прямолинейные отсылки к миру «Процесса», «Превращения», «Замка», а различение кафкианских мотивов в советской жизни и искусстве 1920-1960-х, поиск «мифа Кафки» в советской повседневности.
Сгущенный абсурд, ровное дыхание смерти, неодолимая отчужденность проступают сквозь человеческие отношения, осенний лес, естественно, государственную машину. На картине Бориса Свешникова «Любовь» присели на камень отдохнуть два старика, но на лицах их - мертвенный свет оттуда. Гигантский паук, усевшийся на дереве, перечеркивает гармонию осеннего леса (Борис Голополосов «Паук». 1923). Холодный ужас сквозит во взгляде двух стоящих под дулами человечков (Арсений Шульц, «Расстрел»), в обыденности судебного процесса в работах Павла Шевелева (цикл «Рисунки по делу»).
О том же, хотя менее прямолинейно и, значит, и менее предсказуемо, рассказывают и два стенда с собранием повесток, исковых заявлений и прочего бюрократического хлама из личного архива скульптора Меера Айзенштадта о не оконченной в срок скульптуре Михаила Кутузова и академика Капицы, две небольшие вещи Виктора Пивоварова, намеренно безличные серые картинки-этикетки Бориса Булгакова.
Многие работы написаны в постсоветский период, и это углубляет политизированное прочтение Кафки в духе знаменитого афоризма художника и диссидента Вагрича Бахчаняна «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Нет, Кафка шире: как и любой провидец, он не просто предсказал межвоенной Европе ее скорое будущее - теперь, когда предсказанное им в прошлом, сидя с кротом на коленях и кротко глядя на нас с замечательно-точного портрета Игоря Макаревича, он помогает нам понять настоящее.
«Какой чудовищный мир теснится в моей голове! Но как мне освободиться от него и освободить его, не разорвав. И все же лучше тысячу раз разорвать, чем хранить или похоронить его в себе. Для того я и живу на свете, это мне совершенно ясно», - писал он в своем дневнике. Освободив чудовищ из своего внутреннего мира, Кафка подарил читателям возможность их приручить, а значит, сдвинуться от изменения собственных представлений о мире к преображению этого мира.
До 22 марта 2015