В театре «Практика» играют переписку убийцы и отца убитой

Казимир Лиске узнал о Симпсоне и Блэке, слушая радио в одной из своих поездок на родину, в США (молодой актер живет и работает в России). В 2000 г. американка Патриция Анн Наклз была изнасилована и убита в собственном доме. Виновника быстро нашли: Айван Кристофер Симпсон связал и ограбил жертву – он собирался купить дозу наркотика, – а получив желаемое, вернулся на место преступления, чтобы совершить новое. Приемные родители Патриции, квакеры, со временем осознали, что не желают убийце смерти. Пожилой отец семейства Гектор Блэк написал письмо Симпсону, отбывающему пожизненное заключение. Ненавидевший себя и свою зависимость Айван вступил в переписку с Гектором. Они общаются до сих пор. Блэком и Симпсоном заинтересовались журналисты. Услышав о них репортаж, Казимир Лиске поехал в Теннеси, на ферму Блэков: он задумал поставить переписку в театре. Гектор Блэк передал ему все до единого письма.

Лиске прочитал их в обратном порядке. Этим режиссер объяснил хронологию своего спектакля, движущегося от 2013-го к 2001 году, которым датировано первое письмо. Драматургически – верный ход. Чтение переписки в естественной для нее последовательности лишило бы спектакль точки: доверительные, дружеские (!) письма последних лет мало отличаются друг от друга, поэтому мощное начало истории не имело бы соразмерного финала. Режиссер избежал этой ситуации: мы знаем, что близкие жертвы простили и даже, страшно сказать, полюбили убийцу, но представить себе не можем, каким должен быть первый шаг в этих удивительных отношениях – и получаем ответ на этот вопрос в последние минуты спектакля.

Black and Simpson идеально вписывается в репертуарную политику Ивана Вырыпаева, художественного руководителя театра «Практика» (Казимир Лиске был вторым режиссером его проекта «Сахар» и актером в нескольких его последних спектаклях). Очевидна связь нынешней премьеры со спектаклем Вырыпаева «Благодать и стойкость» по документальной книге Кена и Трейи Уилбер, описывающей жизнь семьи, член которой борется с раком. Оба проекта – театральный found art: режиссеры видели свою задачу в том, чтобы представить публике готовый материал, выражая в своем спектакле не себя, а другого человека. Оба рассказывают о грандиозном усилии над собой реальных людей: Кен и Трейя Уилберы учились жить полноценной жизнью, несмотря на болезнь, в то время как Гектор Блэк старался простить убийцу своей дочери, а Айван Симпсон – избавиться от ненависти и презрения к самому себе как личности и испытывать эти чувства только к своему прошлому.

Благодаря кастингу в спектакле возникает и сугубо театральный сюжет: сопоставление двух способов существования артиста. Роль восьмидесятилетнего фермера Блэка исполняет Дмитрий Брусникин, который руководит самой известной в Москве актерской мастерской (событием был каждый спектакль его нынешнего выпускного курса в Школе-студии МХАТ). Брусникин осторожно «присваивает» подлинные письма реального человека, стараясь угадать его мысли и чувства. Его решение роли близко к академической традиции, что само по себе неожиданно в документальном театре, который в России возник на максимальной дистанции от театральной школы.

Совершенно иначе работает его партнер Антон Кузнецов, играющий заключенного Айвана Симпсона: театральная публика знает его по роли Медведенко в сатириконовской «Чайке» Юрия Бутусова, кинозрители помнят как пионера с гипсом на руке в «Шапито-шоу». Кузнецов воплощает тот востребованный сегодня тип актера, которому как будто и играть ничего не надо: странный голос, необычная внешность – и вот он, готовый персонаж. К «интересным людям», рейди-мейд-артистам крайне расположен режиссер Константин Богомолов: на Розу Хайруллину или Игоря Миркурбанова можно, кажется, часами смотреть и вне театра. Текст Айвана Симпсона Кузнецов читает отстраненно и даже с некоторой иронией, что, учитывая религиозную патетику писем, выглядит очень уместно.

Очевидно, что тот и другой подход дает результаты. Позволю себе жест, неделикатный для рецензента, и предложу Казимиру Лиске идею. Лично я хотел бы увидеть и вторую версию спектакля, в которой Кузнецов будет играть фермера, а Брусникин – зека. Что еще мы разглядели бы в этом визави «академического» театра, который, по Станиславскому, говорит о жизни человеческого духа, – и театра «современного», который соблюдает нейтралитет в отношении своих персонажей, предоставляя зрителю большую свободу интерпретации?