«По развитию социальных услуг отстаем от Европы и США на 30–40 лет»

Я буду опираться на свой личный взгляд, он ни в коей мере не претендует на истинность, а должен быть рассмотрен как одно из мнений.

По определению «Википедии», корпоративная социальная ответственность (КСО) – это концепция, в соответствии с которой организации учитывают интересы общества, возлагая на себя ответственность за влияние их деятельности на фирмы и прочие заинтересованные стороны общественной сферы.

Говоря простым языком, КСО создает добавленную стоимость в виде дополнительного качества жизни для людей, которые причастны к этому бизнесу прямо или косвенно. Поэтому мы можем смело говорить, что КСО – это воздействие, которое ведет к созданию социального блага.

В этом тексте речь будет идти только о части КСО в виде корпоративной благотворительности, т. е. это повышение качества жизни местного сообщества.

Вроде бы все понятно – мы улучшаем жизнь людей. Но сразу встает много вопросов: что это значит и как это мерить? Вот, например, долговременная помощь семье в лечении смертельно больного ребенка – это оплата собственно лечения, оплата проживания в другом городе, оплата потребностей от постельного белья до кондиционера, оплата потом поездок на разную (часто сомнительную!) реабилитацию и отдых, паллиативное аппаратное поддержание жизни. Это что? Если в результате этой помощи рушится автономность семьи, снижается ее ресурсность, люди перестают трезво оценивать свои силы, нередко семьи распадаются, очень часто страшно страдает ребенок... Это один из сценариев развития событий, об этом не часто говорят, но так бывает совсем не редко.

Я считаю, что человек, который занимается КСО, должен быть как минимум трехглавым драконом, чтобы смотреть на ситуацию с разных сторон и оценивать все плюсы и минусы воздействия. И только потом принимать решение о запуске или поддержке того или иного проекта.

И КСО – это точно не добрые дела и абстрактная помощь, когда плохо понятно, что стоит за такими проектами. Я часто слышу в отчетах разных компаний: мы помогли детям-инвалидам, мы помогли старикам, мы помогли музею или библиотеке. Очень часто это вся информация. А дьявол, как известно, кроется в деталях. Деталей обычно мало, а вопросов много.

И тут мы переходим к блоку социальных услуг. Так как, по моему мнению, уязвимым людям – а именно они являются клиентами благотворительной помощи в России (хотя получателями проектов КСО могут быть и любые другие люди, это вопрос ресурсов и приоритетов) – нужны именно понятные, доступные, качественные услуги. Я считаю, что за редким исключением КСО должна сокращать дистанцию между спросом и предложением в этой сфере для повышения качества жизни тех самых людей. И делать это можно по-разному – оплатой конкретных услуг через поддержку провайдеров и их деятельности, созданием собственных проектов. И тут снова вопрос, как работник сферы КСО может сделать выбор, что стоит поддерживать, что – скорее нет, а что – строго нет.

Работа с социальными проблемами по их минимизации или преодолению, нравится это кому-то или нет, строится по определенным законам. У любой деятельности есть свои законы. Кардиохирургу нельзя делать операцию на открытом сердце, если не подключить сосуды к искусственному кругу кровообращения, даже если очень просят этого не делать, – иначе пациент умрет. Так и в социалке, клиент не всегда умрет, если законы социальной сферы будут нарушены, но лучше ему точно не станет, или станет, но гораздо медленнее, или будет стоить слишком дорого...

КСО в России – это новая отрасль и новая специальность. Как правило, эти группы входят в структуру внешних или внутренних коммуникаций или HR-подразделений. И эти люди принимают решения, как лучше обучать детей в детских домах, как лучше их социализировать, как контролировать популяцию бездомных животных и защищать их от жестокого обращения, как делать более выносимой невыносимую жизнь стариков в домах престарелых и т. д. В нашей стране, как известно, учить и лечить может каждый, а уж заниматься благотворительностью – тем более. Увы, это не так! И бытовых знаний о добре и зле тут совершенно недостаточно.

Тут важно понимать наш российский контекст. По развитию социальных услуг мы отстаем от Европы и США на 30–40 лет. То, что для них является атрибутами обычной жизни, нам пока и не снилось. Простой пример. Там, если у вас, вашего коллеги, родственника, соседа родится ребенок с нарушениями развития, его из роддома передадут в службу раннего вмешательства, и об этом будет знать педиатр ребенка, который станет сотрудничать с этой службой, чтобы начать профессиональную помощь как можно раньше. И все люди про это знают, т. е. никто не удивится такому порядку. Это норма! А у нас? Вы о таком сервисе вообще слышали хоть раз в жизни? И так во всех направлениях социальной работы, с уязвимыми детьми, пожилыми людьми, заключенными, одинокими мамами, мигрантами. Список долгий, но суть одна – услуг нет совсем или их крайне недостаточно. И что является золотым стандартом качества при решении той или иной социальной проблемы, у людей в нашем обществе представления нет. Если всю жизнь ездил на «Запорожце», а про «Мерседес» только слышал, что ты знаешь про этот «Мерседес», особенно если тебе всю жизнь говорили, что это, собственно, и есть «Мерседес»? А работники сферы КСО – это те же самые люди, они тоже в массе своей про соцуслуги знают мало и понаслышке. А им доверили влиять на принятие решений. Но и тут нюансы, на самом деле они решения принимают крайне редко, обычно это делают топы или владельцы бизнеса, и у них свое представление о прекрасном, такое же, как у среднего обывателя. И поймите, это не вина, это беда нашего общества! В общем, для того чтобы в этом начать прилично разбираться, надо все те же 10 000 часов, хороших учителей и качественную информацию, не все имеют этот ресурс. Работнику сферы КСО проще пойти и попросить несколько сотен тысяч на программу наставничества, хотя еще в середине 40-х гг. исследование в США показало, что это малоэффективно в отношении детей из интернатной системы. Или деньги на дистанционное образование для детей-сирот, хотя у них столь глубокие психологические дефициты и так нарушена познавательная деятельность, что с ними это просто не работает.

Сидеть и разбираться во всех этих нюансах? Вот и ездят российские дети с ДЦП в Китай толпами за сумасшедшие деньги, в том числе от корпоратов, хотя все их западные сверстники с тем же ДЦП получают помощь на дому или в центре недалеко от дома, где есть физический терапевт, у нас, кстати такой специальности просто нет, дети с двигательными нарушениями есть, а современной эффективной специальности нет. И проще же поддерживать детские дома, про которые все знают, чем давать деньги на работу с кризисными семьями, где многие не умыты, с плохими зубами, без работы и нормального образования. Однако эти семьи – родные люди для этих детей, но об этом мало кто думает. Поверьте мне, есть технологии работы с такими семьями. Я никогда не забуду сценку в забегаловке фиш энд чипс в Шотландии: туда зашли три мамы с маленькими детьми, мамы были явного социального риска, бедно одетые, с пивом. Так вот, пока мамаши пошли за едой, их отпрыски 3–4 лет бегали в тесном пространстве вокруг столиков, и один рассыпал всю солонку на стол. К нему подошла мама, отдала перед этим пиво подружке, обняла своего сына-шалуна и спокойным участливым голосом сказала: «Саймон, дорогой, не расстраивайся, давай подумаем, как мы все можем исправить». Вы такое представляете у наших кризисных семей?! Это иллюстрация работы социальных служб уже на 2–3 поколениях. Да, эта мама сложная, у нее куча проблем, она попивает, но она может быть достаточно чуткой и хорошей матерью этому Саймону. Поверьте, дети в таких семьях в первую очередь страдают не от бедности, а от безразличия родителей и неумения тех читать и интерпретировать сигналы детей и поощрять их познавательную активность. Так вот бизнес может поддерживать лучшие практики, помогать им становиться на ноги, отслеживать результаты и докручивать технологии. И во всем мире именно так и было, когда-то бизнес поддержал личную психотерапию для психологов и психиатров. Гипотеза была проста: только специалист, побывавший в шкуре пациента, сможет его понять и будет относиться к нему, как к человеку. Такой подход поддерживал сначала бизнес, потом это стало золотым стандартом профильного образования. Именно бизнес поддерживал инновации в американских школах в бедных кварталах, и в результате в эти школы из-за качества образования стали отдавать детей люди среднего класса. Но потом во всех нормальных странах удачный опыт берет под свое крыло государство, у нас это далеко не так! И непонятно, что с этим делать.

Одним словом, бизнес должен больше задумываться о своем влиянии на социальную жизнь и понимать, к каким эффектам ведет действие или бездействие, глядишь, и вокруг нас начнутся изменения, заметные невооруженным глазом, а не то что последние 15 лет бизнес говорит о том, какой он прекрасный, а обыватель об этом ничего не знает. И тут вопрос: это плохой PR или этого результата просто нет? Странно, в профильном бизнесе все понимают, куда идут деньги, а в благотворительности как минимум 70% – на абстрактные добрые дела... Ничего себе потери инвестиций!

Статья подготовлена специально для «Ведомости. Форум»