От редакции: После правосудия
Впрочем, понятно, почему дело “ЮКОСа” волнует российских бизнесменов и западных инвесторов больше всех остальных судебных дел. Предприниматели просто не могут не испытывать то, что вице-президент Альфа-банка Александр Гафин называет “ощущением незащищенности, ощущением, что это может случиться с любым из нас”. Совсем недавно Ходорковский управлял самой успешной и прозрачной нефтяной компанией в России, занимался активной общественной и благотворительной деятельностью, спонсировал сразу несколько политических партий, вместе с другими олигархами из бюро РСПП ходил в гости к президенту Путину – а теперь сидит на нарах. Причем сидит за преступления, которые в момент их совершения таковыми не считались. И речь совсем не о том, что минимизация налогов при помощи офшоров долгие годы была обычной деловой практикой, что так делали все и что с таким же успехом за использование схем можно теперь пересажать весь крупный бизнес. Дело в том, что Ходорковского осудили, в частности, за преступление, которого вообще не существовало в природе, а точнее – в Уголовном кодексе.
Конечно, когда человека сажают в тюрьму на девять лет по сфабрикованным обвинениям, которые суд не пытается подвергнуть даже минимальному критическому анализу, это нехорошо. Вердикт по делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева наблюдатели уже назвали “приговором российскому правосудию”. Нет никакого смысла перечислять здесь многочисленные нарушения закона, допущенные в ходе следствия, – они подробнейшим образом изложены в ходатайствах адвокатов, которые можно прочитать, например, на официальном сайте Михаила Ходорковского в Интернете.
Но это хоть и громкий, но далеко не первый и не самый суровый “приговор правосудию”.
Несколько дней назад присяжные во второй раз оправдали капитана Эдуарда Ульмана, майора Алексея Перелевского, лейтенанта Александра Калаганского и прапорщика Владимира Воеводина, которые хладнокровно убили шестерых мирных жителей Чечни. В январе 2002 г. в районе населенного пункта Дай Шатойского района Чечни они расстреляли автомобиль “УАЗ”, убив при этом директора местной школы и ранив двух его попутчиков. Когда выяснилось, что ни боевиков, ни оружия в машине не было, пострадавшим – водителю, завучу, леснику и пенсионерке с племянником – объяснили, что они свободны и могут идти к машине, после чего всех расстреляли в спину, сложили в “УАЗ” и сожгли. В суде обвиняемые по “делу Ульмана” говорили, что, убивая мирных граждан, они просто выполняли приказ, полученный по рации из штаба, и были полностью оправданы. При этом следователи не потрудились выяснить, кто именно отдал преступный приказ – известна только фамилия военного, который передал его по рации.
За убийство шестерых мирных жителей Чечни российский суд не наказывает вообще. За смерть школьника на военных сборах дает четыре года условно.
За участие в приватизации государственного имущества и минимизацию налогов – девять лет колонии общего режима, но не всем, а только “преступникам” с серьезными политическими амбициями и особо привлекательной собственностью. На ноль делить нельзя, поэтому непонятно, во сколько раз Ходорковский и Лебедев с точки зрения российского правосудия опаснее тех, кто хладнокровно расстреливает ни в чем не повинных граждан в спину.
С другой стороны, “люди из “ЮКОСа”, как их рисуют следователи Генпрокуратуры, по природе своей склонны к немотивированному насилию. Например, бывший начальник службы безопасности компании Алексей Пичугин и его шеф Леонид Невзлин, если верить следователям, решили убить бывшего советника Михаила Ходорковского Ольгу Костину просто потому, что она уволилась из компании. Более внятного мотива покушения на убийство прокурорам, как они ни старались, обнаружить не удалось.
Направление дышла
Например, его обвинили в уклонении от уплаты подоходного налога в особо крупном размере. Следователи утверждали, что под видом вознаграждения за оказание консультационных услуг офшорным компаниям он получал зарплату в “ЮКОСе”, минимизируя тем самым налоговые платежи. Но в 1999–2000 гг., когда это происходило, действовала старая редакция Уголовного кодекса, который наказывал за уклонение от уплаты налогов путем включения в декларацию “заведомо искаженных данных о доходах”, под которыми – как разъяснил в свое время пленум Верховного суда – следует понимать искаженные сведения о размере доходов. То есть преступлением считалось занижение доходов – и только, а Ходорковский никогда их не занижал, и с этим даже следователи не спорят. С 8 декабря 2003 г. действует новая, более жесткая редакция ст. 198 Уголовного кодекса, но “преступление”-то совершалось в 1999–2000 гг. То же самое с внутренними офшорами – льготы, которыми пользовались трейдеры “ЮКОСа”, отменили только в 2002 г., а налоговые претензии выставили начиная с 1999 г.
Все всё понимают
То, что дело “ЮКОСа” шито белыми нитками, далеко не частная проблема Генпрокуратуры и Мещанского суда. Потому что именно по нему и российские, и иностранные инвесторы будут судить о состоянии российской судебной системы. И потому что все знают, что стало с главным добывающим активом “ЮКОСа”, как только Ходорковского посадили в СИЗО, и как проходил аукцион, и где была зарегистрирована “подставная”, выражаясь языком прокуроров, компания “Байкалфинансгрупп”. И все знают, что, как только “Юганскнефтегаз” перешел в нужные руки, все налоговые претензии в нему моментально рассыпались в суде, словно никаких офшоров, льгот и минимизации не было вовсе. И как “Юганскнефтегаз” сразу же продал “Роснефти” всю годовую добычу по тем же трансфертным ценам, за которые преследовали “ЮКОС”, и ничего ему за это не было и не будет.
В любой экономике государство является одним из игроков – хотя бы в том, что касается налогов и нормативного регулирования бизнеса. Естественно, что если в экономике к тому же присутствуют госпредприятия, то вовлеченность государства в “игру” возрастает. Увеличивается и опасность конфликта интересов – имея возможность изменять законы, государство может “подыгрывать” себе в налоговой сфере или создавать преференции госкомпаниям.
Именно поэтому и необходим независимый суд, который следит за исполнением правил игры всеми игроками и не допускает произвольного изменения этих правил в ходе самой игры. России, где властям традиционно не хватает преемственности и последовательности в экономической и политической сферах, независимый суд нужен как воздух.
Если правосудие оказывается несамостоятельным в трех, в двух, даже в одном случае из всех, значит, его просто нет. Отсутствие независимости у суда и избирательность правосудия лишают всех нас надежды на то, что мы можем отстоять свои права в суде. Суды воспринимаются властью как инструмент или, если угодно, дышло. Кремль не установил власть закона, как было обещано, а лишь научился пользоваться дышлом с еще большей сноровкой, чем это умеют делать некоторые бизнесмены. Полезный, но недостойный государства навык.