Из-под вех: Хроника упущенного времени

Распространенный штамп про эти 15 лет – “время обманутых ожиданий”. Справедливы ли эти слова? Вспомним наши ощущения начала 1990-х. Вряд ли их можно было назвать ожиданиями в полном смысле слова – какие могут быть ожидания у того, кто не очень хорошо представляет себе, где находится и куда ему идти? Десятилетия коммунистической изоляции сделали свое дело: мы мало знали и о серьезности реального положения дел в нашей стране, и о том, как живут люди в мире. Отсюда и мифологизация Запада в конце 1980-х, а не анализ западной общественной модели, которой свойственны серьезные преимущества, но за которую нужно платить жесткостью конкуренции, отказом от привычных социальных гарантий, появлением фактора риска – серьезнейшего стимула развития, полностью отсутствовавшего в социалистической системе.

Демонтаж без монтажа

Но запрос на демонтаж социализма оказался сильнее стремления к осознанию того, какого общества мы хотим. Желание перемен было, но не было готовности к ним – одни надежды на лучшее. Внезапные перемены застали большинство врасплох. Не было ни институтов контроля за властью, ни даже инстинктивного стремления попытаться что-то проконтролировать – слишком долго россиян держали за вторичный материал.

Существует устойчивое представление о том, что в России прошли масштабные экономические реформы. Или о том, что даже те экономические преобразования, которые были осуществлены, не привели к позитивным результатам. Ну и целый ворох продолжений – что они привели к обнищанию людей, вызвали разочарование в обществе и спрос на восстановление роли государства в экономике и т. п.

На самом деле реформы в России носили крайне ограниченный характер. Несколько молодых экономистов были на короткий период запущены во властные кабинеты, где им позволили кое-что сделать. Немногое, поскольку президент Ельцин отказался от идеи тотального демонтажа советской бюрократической системы. А реформаторы действовали интуитивно, в режиме явного цейтнота, агрессивной внешней среды и недостатка опыта.

В итоге все, что было сделано, – это обрезание советской управленческой машины в полномочиях: либерализация цен и приватизация. Это наиболее примитивные из структурных реформ (хотя бы по меркам рейтинга реформ ЕБРР). Впрочем, и они принесли свои плоды. Не только в виде исчезновения товарного дефицита, но и в виде появления мощного и конкурентоспособного частного сектора, который стал источником роста экономики в 1999–2006 гг.

Еще 10 лет назад и в розовых мечтах нельзя было себе представить бездотационный угольный сектор (в 1995 г. бюджетные субсидии угольной отрасли составляли около $1,5 млрд), быстрый рост добычи угля и выход России на третье место среди его мировых экспортеров. Трудно было поверить, что нефтедобыча вырастет почти до 500 млн т в год за счет инвестиций на сумму более $6 млрд в год и роста средней производительности скважины с 7 до 11 т в сутки. В середине 1990-х, когда эти отрасли находились в ужасном состоянии и просили помощи у государства, такое казалось фантастикой. Вроде бы мировые цены помогли. Но не помогли же они “Газпрому”, где при лучших стартовых условиях (меньший износ оборудования, более высокая ресурсная обеспеченность) среднегодовые темпы прироста добычи в 1999–2005 гг. составили около 0%.

Однако наиболее примитивных преобразований оказалось явно недостаточно для построения экономики, готовой к росту и развитию. В 1990-е не были выстроены основные институты цивилизованного рынка, не были созданы ни сами правила игры, ни система гарантий их соблюдения всеми участниками рынка. Прекрасно сохранившаяся советская бюрократия саботировала строительство институтов. Раздача собственности приближенным, краткосрочные рентоориентированные мотивации, тепличные условия для своих и безумные барьеры входа для остальных – российский капитализм получился, верно говорят, диковат.

Экономическая программа первого президентского срока Путина – “программа Грефа” – и была нацелена на “одомашнивание” русского капитализма через развитие институтов (прежде всего правовых), способствующих трансформации России из общества перераспределения в общество развития. Эта попытка провалилась – главным образом, из-за нежелания самой власти исполнять ею же принятые законы. Власть не сочла возможным связывать себя правилами. В результате принятая в 2000–2003 гг. законодательная база, которая могла бы послужить фундаментом роста, оказалась декорацией для насаждения исполнительной властью “права сильного”.

В России хоть и был создан рынок, но рынок, во многом функционирующий без правил или, по крайней мере, с преобладанием неформальных правил над формальными. Гарантом наличия и соблюдения правил должно быть государство. Но оно не справилось с этой задачей ни при Ельцине, ни при Путине. Более того, в течение всего этого периода именно государство все время нарушало правила, имея явные экономические интересы и при этом ставя себя выше других игроков. Отделить хозяйственные функции государства от регуляторных не получилось. Именно госкомпании традиционно были самыми крупными уклонистами от уплаты налогов, нарушителями экологических требований, принципов честной конкуренции, т. е. всего комплекса публичных интересов, которые государство, казалось бы, призвано охранять. В такой ситуации рассматривать государство как спасителя от дикого рынка – все равно что искать убежища от крокодилов в клетке со львами.

В противоположность частному сектору вклад госпредприятий в рост был минимальным. В результате неоконченных реформ в России сохранилась “экономическая яма” в виде остатков госсектора и централизованных монополий, где занято около 40% работающих и производится менее трети ВВП. Этот сектор предполагалось реформировать, но он не просто выжил – завербовав в сторонники наиболее влиятельных руководителей страны (включая некоторых вчерашних реформаторов), но и перешел в контрнаступление, добившись полной смены вектора экономической политики.

Частный вектор

Конечно, созданный в 1990-е гг. частный сектор не идеален. Отобранные методом “придворной селекции” частные собственники не спешили вкладывать средства в долгосрочные модернизационные проекты. В этом состояло важнейшее ограничение монопольно-олигархического этапа развития российского капитализма: получив свои активы чересчур легко и не имея достаточных гарантий защиты прав собственности, они были склонны к краткосрочным инвестиционным решениям. Отсюда и структурные деформации в экономике – бурное развитие рентных секторов с быстрой отдачей вложений и почти полное отсутствие прогресса в модернизации инертных, капиталоемких секторов с низкой доходностью, прежде всего транспортной, коммунальной, социальной инфраструктуры.

Говорят, что единственным выходом из этой ситуации был возврат назад, реставрация государственного влияния и только авторитаризм мог быть альтернативой узурпации власти группой олигархов. Но это путь обратно в клетку со львами. Удивительно, как авторитаризм, пытаясь приманить к себе доверчивых россиян, в последние годы примеривал на себя разные маски – то единственной модели, способной обеспечить модернизацию и реформы, то спасителя от олигархов.

Альтернативный путь был и есть. Макроэкономическая стабилизация и бюджетная дисциплина, наследие либеральных идей в области экономической политики 1990-х, сделали свое дело – Россия, в отличие от 1980-х, не разбазарила сверхдоходы от экспорта нефти, а смогла конвертировать их в рост своих инвестиционных рейтингов. У международного бизнеса появился явный интерес к прямым инвестициям в страну, а “олигархи” получили шанс продать часть своего бизнеса иностранцам. ВР, ExxonMobil, Conoco, Total, Shell, Repsol, Alcoa, Telenor – список можно продолжать. Такие слияния вместо простого поглощения российских предприятий обеспечивали другую схему – интеграцию уже конкурентоспособного национального бизнеса в глобальный при явном участии российских бизнесменов в управлении бизнесом международного масштаба. Это есть и оптимальный путь международной экономической интеграции России, и легитимный выход для олигархов из наследия 1990-х. А модернизация инфраструктуры уже в большей степени зависела от институтов – гарантий прав собственности, юридической защиты, совершенствования корпоративного управления, развития финансовой инфраструктуры адекватно потребностям экономики в финансировании долгосрочного развития. Но чтобы этот новый, инвестиционный, этап пришел на смену “реабилитационному”, отпущенных вожжей уже недостаточно. Для этого необходима мудрая, ответственная и последовательная политика государства.

Закончить начатое

А вот с этим возникли серьезные проблемы. Главный итог 2000–2006 гг. – упущенное время. За семь лет можно было сделать очень много. Провести важнейшие реформы, получить совершенно другие госаппарат, армию, социальную, финансовую и пенсионную системы. Мы могли бы стать одной из наиболее перспективных экономик мира.

Но мы до сих пор все спорим по поводу двух извечных вопросов российской действительности – кто виноват и что делать. Растет только капитализация фондового рынка, а валовое накопление у нас все на том же уровне в 20% от ВВП против 30% в Индии и почти 40% в Китае. Инвестируют у нас в основном в акции сырьевых компаний и ритейл, разъевшийся на экспортных нефтедолларах. Вместо инвестиционной экономики в России сложилась экономика спекулятивная.

Необходимо сделать все, чтобы минимизировать ущерб от этого во многом потерянного периода, вернуть Россию на правильные рельсы. Сделать это вполне возможно. Для начала необходимо осознать все плюсы перемен. Это были первые по-настоящему свободные 15 лет в истории России. Впервые мы из подневольных людей второго сорта превратились в свободных граждан, обладающих правами и самостоятельно планирующих свою жизнь. Да, реформы 1990-х оказались неоконченными, скороспелыми и непродуманными. Но самым идиотским выходом из этого было бы поставить на преобразованиях штамп “забраковано” и начать реставрацию, хотя бы частичную, негодной политико-экономической системы. Не вырос хороший урожай – заасфальтируем поле и будем маршировать по нему строем?

Гораздо полезнее оценить все то положительное, что принесли нашей экономике 1990-е, – зачатки экономической свободы, стимулировавшие предпринимательскую инициативу и создавшие очаги роста, более чувствительного к сигналам рынка и оттого формирующего более устойчивую экономику. Необходимо закончить начатое и создать в России институты цивилизованного рынка, установив верховенство закона, а не “понятий” и превратив государство в гаранта законности и эффективного регулятора. Ни в коем случае не останавливаться на полпути, в веке дикого капитализма под коррумпированной государственной крышей.