Наше “Мы”: Тридцать седьмой год
Не забыть про него – в советское время многим хранителям исторической памяти это казалось главным. Похоже, что нынешние россияне не забыли. Сейчас говорят, что знают о репрессиях 1937–1938 гг. “в общих чертах” 44%, знают “много и в деталях” – 13%, итого – более половины взрослых граждан РФ. О числе жертв четверть ничего не знают, 15% думают, что “около миллиона”, 21% – “несколько миллионов”. Это данные всероссийского опроса, проведенного “Левада-центром” в августе 2007 г.
Вопрос об исторической памяти иногда превращается в вопрос об исторической ответственности. Что это такое? Добровольно принимаемое обществом сознание своей вины за преступления тех, с кем оно себя связывает некими символическими узами? Или это некое наказание, которого общество требует для тех, кого оно символически связывает с совершавшими преступления?
У нас этот вопрос мог бы стать самым драматическим, ведь общество вручило бразды правления представителям тех служб, которые считают себя преемниками органов, осуществлявших репрессии. Но в публике немногие (7%) требуют от них хотя бы покаяния. (Вообще не надо покаяния – вот мнение 30%.) Чаще всего (29%) граждане соглашаются с тем, как нынешнее руководство страны думает о сталинских репрессиях. А как оно думает? 24% россиян считают, что никак не думает. Само же оно роняет: “Мало ли чего было...” И требует, чтобы не навязывали нам чувство вины.
Его нет, хотя нет и прощения. (“Исторически оправданными” политические репрессии тех лет находит разве что один из 10 сторонников КПРФ.) Нет прощения, но нет и понимания, в чем причина и смысл репрессий. Верят, что так “уничтожали врагов советской власти”, лишь 11%. А куда чаще считают, что зачем-то убивали “наиболее способных и авторитетных”, почти половина думают – вообще “всех без разбора”. Нет объяснения тому, почему одни советские люди убивали других. “Идейные соображения” видят 19%, известные доводы – они “исполняли свой долг” и “выполняли приказы” – приводят 23%. Большинство же нынешних граждан (55%) считают, что организаторами и исполнителями двигал “страх попасть самим под репрессии”. Выходит, что это преступление, но оно имеет причину только в себе самом. Коли палач сам становился жертвой, как потомкам их рассудить? Тем более что дела по массовым реабилитациям готовили сотрудники тех же органов. Словом, живем, не разобравшись ни с нашей, ни с их ответственностью. Потому возникает и несогласие по вопросу: а надо ли разбираться?
События 1937 г. требуют “активно обсуждать” 42% взрослых жителей России, но 39% хотят “говорить о репрессиях поменьше, не ворошить прошлое”. Избиратели СПС и “Яблока” – за первое, избиратели КПРФ и ЛДПР – за второе. Электорат и ЕР, и СР этот вопрос раскалывает ровно надвое. Об “осуждении организаторов и исполнителей”, тех, кто остался в живых, думают около четверти граждан. “Простить” их предлагают 8%. Половина (49%) – “оставить в покое за давностью лет”. И хотя 72% россиян называют массовые репрессии “преступлением, не имеющим оправдания”, на вопрос “Имеет ли сейчас смысл искать виновных в репрессиях тех лет?” 68% отвечают “нет”. Репрессии не повторятся, уверены 57%, а в электорате правящей партии – 67%. (Только среди сторонников СПС подобные опасения преобладают. Но таких избирателей пока немного.)