Политэкономия: Финно-угорский инцидент
На конференции финно-угорских народов президент Эстонии Тоомас Хендрик Ильвес, большой ценитель галстуков-бабочек, в прошлой жизни американский политолог и сотрудник радио «Свободная Европа», сказал, в принципе, то же, о чем когда-то заявил российский президент, – свобода лучше, чем несвобода: «Единожды познав, что такое свобода, вы поймете, как много можно сделать и пережить, чтобы достичь ее <...> Свободе и демократии <...> нет альтернативы». Ильвес сообщил финно-угорским народам и о том, что Эстония, Финляндия и Венгрия выбрали европейские ценности, и призвал аудиторию к разрушению «эмоциональных или искусственных барьеров» между нациями.
Собственно, это все. Почему российская сторона решила, что эти слова недостойны главы государства, что президент Эстонии призывал к «самоопределению» финно-угорских районов России, что он взял на себя роль «геополитика»? Едва наметившийся эмоциональный контакт президентов Эстонии и России был разрушен, причем с какой-то неадекватной энергией.
Кажется, мы все запутались в постсоветских комплексах. И это при том, что эстонская политическая элита ничуть не менее «советская», чем нынешняя российская. Если у вас основатель правящей партии возглавлял эстонские советские профсоюзы, прошлый президент руководил Верховным советом ЭССР, мэр столицы – последним эстонским госпланом, а премьер-министр – орготделом тартуского горкома КПЭ, то, в принципе, можно говорить о политической преемственности. Впрочем, откуда еще берется новая элита, как не из осколков старой...
Поэтому генная политическая память довлеет над обеими сторонами конфликта России и Эстонии, который по природе своей, как и в случае с Польшей, – столкновение интерпретаций истории. Отсюда и наши пафосные риторические «заботы» о русскоязычном населении Эстонской республики, точнее, о той его части, которая никак не может адаптироваться к достаточно внятным условиям существования в одной из самых успешных бывших республик СССР и в то же время не готова воспользоваться, например, российской госпрограммой переселения на историческую родину. Отсюда разговоры о том, что кто-то там «переписывает историю», хотя у нас официальная интерпретация событий прошлого скоро в максимальной степени приблизится к Краткому курсу истории ВКП(б). Но здесь же – и корни нелепого, в сущности, казуса с переносом Бронзового солдата и весьма сомнительного сюжета с обвинением Арнольда Мери, двоюродного брата первого президента Эстонии, в геноциде.
Инерция истории, причем истории общей с 1940 по 1991 г., мешает сколько-нибудь нормальным отношениям двух стран. Русская оптика такова, что средний россиянин, насмотревшись на голубой экран, решит, что по улицам Таллина толпами бродят эсэсовцы. А о России в Эстонии можно составить представление только по продающимся в газетных киосках худшим образцам российской желтой прессы.
Советский Союз закончился, но только не в головах элит. Поэтому и ведут они войну образца 1940-х гг. И пока не рухнет «ментальный СССР», война будет продолжаться.