Статья Лужкова и Попова о Гайдаре вызывает оторопь и изумление

Первые чувства, которые вызывает статья Юрия Лужкова и Гавриила Попова о Егоре Гайдаре в «Московском комсомольце», – это оторопь и изумление. Обрушить такие потоки негодования и злобы до наступления даже 40-го дня с кончины человека – поступок настолько нехристианский, столь табуированный в нашей культуре, что у него, очевидно, должны быть какие-то очень веские причины.

В самом списке претензий двух мэров к Егору Гайдару присутствуют как традиционные обвинения, высказывавшиеся на протяжении 1990-х гг., так и некоторые новации. Гайдар признается виновным в бедствиях российского населения в годы реформ, в разрушении советского ВПК в частности и Советского Союза в целом, в утрате Россией статуса великой державы, в нашем отставании от Запада на 35 лет, в формировании в России олигархического капитализма, наконец – и в этом чувствуется влияние духа времени, – в нашей нефтяной зависимости и невозможности модернизировать страну по сей день. Иными словами, все наши проблемы – от Гайдара. «Реформы Гайдара превратили Россию для всех последующих ее лидеров в настоящее минное поле», – резюмируют авторы, не ощущая несколько комического эффекта своих преувеличений.

О реформах Гайдара написано множество статей и книг, споры о путях и способах «выхода» из социализма продолжаются. Но статья двух мэров находится за рамками этих споров; фигуре Гайдара придается здесь какой-то явно мифологический характер. Между тем Егор Гайдар фактически исполнял обязанности премьера всего 13 месяцев (из них шесть – в формальной должности и. о.), и с тех пор минуло уже 18 лет. Желание представить обществу некую демоническую фигуру, на которую можно возложить ответственность за все то, что не получилось у страны почти за два десятилетия, за все те искажения, неудачи и дисбалансы, которые уродливыми корягами вновь обнажились во время кризиса, характеризует скорее нравственное и интеллектуальное состояние российской элиты и российского общества, нежели реальные исторические «реформы Гайдара». Элитам, не желающим нести ответственность за результаты своей деятельности, просто необходим образ «демона-врага»; он для них индульгенция на все неудачи и безобразия.

При всем уважении к сделанному Гайдаром для становления в России рынка, к сожалению для всех нас, приходится признать, что вклад остававшегося все эти 18 лет на посту столичного мэра Юрия Михайловича Лужкова в то, как именно выглядит сегодня капитализм по-российски, гораздо значительнее. Именно в Москве был заложен прочный фундамент и предъявлены чистые образцы российского бюрократического капитализма, основанного на присвоении и разделе властной ренты. Антигайдаровские же эскапады должны убедить нас, что этот явно несправедливый капитализм является не столь большой платой за избавление от «костлявой руки монетаризма», несшей нам неисчислимые беды.

С особым пафосом полемизируют авторы с тезисом, что осенью 1991 г. никто не решался возглавить правительство. На самом деле ситуация и правда выглядела несколько иначе. Желающих занять премьерское кресло было много, но представители демократической и экономической элиты имели перед глазами трудный опыт перехода к рынку других постсоциалистических стран, прежде всего Польши. И прекрасно осознавали, с одной стороны, необходимость уничтожения «денежного навеса» – избыточных и необеспеченных обязательств, розданных в период агонии социалистического строя и парализующих экономику, а с другой – то, что именно на тех, кто это сделает, будет обрушена волна общественного негодования. Наиболее выгодной стратегией в этой ситуации казалось пересидеть на безопасной должности вблизи власти то время, пока необходимая черная работа будет сделана, критиковать методы и результаты этой работы – и в итоге на белом коне въехать в Белый дом. Для Гавриила Харитоновича Попова подобная, казалось бы, беспроигрышная тактика отсиживания в кустах обернулась концом политической карьеры. И это исторически справедливо.

Причина, по которой Егор Гайдар оказался в тот момент во главе правительства, заключается, собственно, в том, что из имеющихся кандидатур он имел меньше всего претензий и намерений задержаться на этом месте. Именно это оказалось главной силой Гайдара-премьера, но это же оказалось и его главной виной в глазах оппонентов. Своим появлением и пребыванием во власти он нарушал давнишнюю российскую традицию отношения к власти и распоряжения ею, традицию властного хозяйствования. Не любя власть и не стремясь к ней, Гайдар был готов сокращать объем ее полномочий, сокращать само понятие власти в России. И именно этого не могли и не могут простить ему те, кто власть любит и к ней стремится, чтобы хозяйствовать. Он отнимал у них хлеб – настоящий и будущий.

Имеющий глаза не может не заметить еще одну разительную особенность, еще одно неприемлемое нарушение Гайдаром традиций властного хозяйствования: никто и никогда не предъявил Гайдару претензий в коррупции и вообще наличии корыстного умысла при принятии тех или иных решений. Побывав во власти, Гайдар умудрился не стать ни миллионером, ни миллиардером по жене, умудрился не отписать себе нефтяной компании или хотя бы порядочного куска дорогой земли. И понятно, что этим явно девиантным в русской традиции властвования поведением ставил в неудобное положение многих.

Именно это на самом деле объясняет тот уровень эмоций и явно преувеличенный масштаб обвинений, которые выдвигаются против Гайдара. Это объясняет подоплеку того образа безжалостного доктринера-фанатика, не имеющего корней и привязанностей, который стараются создать в своей статье авторы. Сверхзадача этого образа состоит в том, чтобы поставить жирный крест на самой идее политического бескорыстия. Обнулить его ценность в наших глазах: мол, если не ворюга, то значит, кровопийца. И таким образом вновь доказать безальтернативность традиции властного хозяйствования, где вся Россия является как бы вотчиной, разделенной между магнатами-князьями и их боярами.

Несколько коряво и несправедливо авторы статьи именуют Гайдара «сторонником абсолютного рынка». Да, главной доктриной Гайдара-политика, главной его политэкономической идеей была именно идея разделения власти и хозяйствования. Это никакой не «абсолютный», а просто рынок. Но абсолютно несовместимый с традицией властного хозяйствования и неприемлемый для ее бенефициаров и старателей. Идея эта не стала политической реальностью при жизни Гайдара, но общественная реакция на его смерть показала, что идея эта в русском обществе жива. А потому и прах Егора Гайдара не будет оставлен в покое теми, кто был при жизни его идейным противником в понимании этой ключевой проблемы послесоветской России.