Современная Россия не может модернизироваться

Обсуждение проблем модернизации, инициированное президентом Дмитрием Медведевым в контексте экономического отставания страны, смещается в политическую плоскость – и некоторым начинает казаться, что демократизация сегодня более существенна, чем хозяйственный прорыв (или по крайней мере неотделима от последнего). Сторонники модернизации через демократию выдвига­ют свои аргументы, но размышления над их «промежуточными ответами» (см.: Е. Гонтмахер «Промежуточные ответы», «Ве­­до­мости» от 17.02.2010) скорее подводят к выводу об «окончательном диагнозе».

Современная Россия не может модернизироваться. И не по чьей-то злой воле, а по ряду объективных причин. Неумело искавшая путь в будущее на протяжении двадцати критически важных для глобального развития лет, она попала в своего рода ловушку.

1. Сейчас говорят, что классическая («азиатская») индустриальная модернизация не­воспроизводима в России: азиатские страны были бедны, необразованны, в них преоб­ладало сельское население. В России эти преимущества «растрачены» еще в советский период, но конкурентоспособной страна так и не стала. Мы живем незаработанным богатством – и потому нам чужда стратегия индустриальной модернизации. Поэтому нам приятнее мечтать о «постиндустриальной модернизации», забывая, что она бывает лишь естественной, поступательно вырастающей из развитого индустриального общества, которое сначала надо создать. «Вчерашнего дня» мы не хотим, а «завтрашнего», несмотря на сказки о «прекрасном далёко», увы, не просматривается.

2. Все последние 20 лет Россия металась из стороны в сторону, дискредитируя в глазах собственного населения любые традиционные модели. Шарахнувшись от распределительного социализма, она не создала классической либеральной экономики, но в сознании большинства «либерализм» ассоциируется теперь с банальной неуправляемостью и разгулом олигархов. Преодолевая «перегибы», страна превратилась в авторитарный заказник для рэкетирствующих силовиков. Сейчас обывателей уже не завлечешь призывами к построению либеральной экономики, а думающих людей – риторикой о государстве, которое-де может играть конструктивную роль. В итоге модернизации не опереться ни на рыночные, ни на этатистские рычаги.

3. Все догоняющие модернизации (а нам нужно сейчас догонять по всем направлени­ям, так как «впереди планеты всей» мы только по коррупции) предполагали ученичество: технологическое заимствование и копирование институтов. Но Россия – страна, ко­торая в ряде отраслей была мировым лидером и которая во времена СССР считала себя строителем нового мира. Из нее не может получиться добросовест­ного ученика – но и пастырем неудачливому поводырю тоже уже никогда не стать. Риторика наших лидеров – от поисков теории суверенной демократии до прорывных направлений модернизации, списанных с успешных в советское время отраслей, – показывает, что Россия страстно хочет быть особенной. Но для этого у нее нет ни ресурсов, ни возможностей, а для того чтобы стать наконец нормальной – ни желания, ни смирения.

4. Успешные ускоренные модернизации в большинстве случаев проводились в странах, где программа модернизации становилась инструментом самоутверждения власти. Проблема России – не в сращивании власти и собственности (они сращиваются порой даже в демократических странах, причем там, где эффективный национальный бизнес контролирует власть, модернизации могут быть и бывают успешными), а в том, что в политику люди приходят только и исключительно ради денег. Власть в России не срослась с легальной собственностью – она стала инструментом банального воро­вства. Высшее руководство страны ведет себя не как собственник, а как представитель интересов криминализированной бюрократии. Оно ценит не власть, а богатство.

5. Россия – страна, которая не может использовать во благо модернизации и внешнеполитические позиции. Фантомные боли, отзывающиеся с советского времени в головах не только элиты, но и обычных граждан, препятствуют интеграции в экономические, политические и военные блоки, возглавляемые основными глобальными игроками. Наша экономика ныне сравнима с итальянской, а население – с мексиканским, но Италия уже полвека состоит в Европейском союзе, а Мек­сика полагает большим успехом участие в НАФТА. Оставаясь вне ВТО и ОЭСР и отрицая саму возможность вступления в ЕС, Россия стремится (и будет и впредь стремиться) сохранять status quo, не осознавая, что в долгосрочной перспективе данная задача невыполнима.

Мы слишком богаты, чтобы провести успешную индустриализацию, и слишком бедны, чтобы породить внутренний спрос на технологии. Слишком умны, чтобы занима­ться копированием, но не так профессиональны, чтобы добиться технологического лидерства. Мы кажемся себе слишком особенными, чтобы быть нормальной страной, но слишком слабы и неоригинальны, чтобы претендовать на большее. Нам кажется, что мы перепробовали все возможности, хотя на самом деле не изведали ни одной.

Эти дилеммы почти фатальны – и ни одна из них не будет снята с повестки дня, сменись российская авторитарная власть на демократическую. Потому что ни один демократ не выиграет выборы, призвав граждан затянуть пояса, пойти в ученичество к Западу, открыть страну для иностранных инвестиций, сдать часть суверенитета Европейскому союзу и отказаться от преимуществ «энергетической сверхдержавности». Либо этим демократам придется общаться с оппонентами так, как в 1993-м, выигрывать выборы, как в 1996-м, и находить себе новых лидеров так, как в конце 1999-го.