Детство существует вне истории, вне времени, вне социальных различий
Недавно в архиве мне попался дневник девочки Кати из Калуги, который она вела, когда ей было 10, 11, 12, 13 лет... Вела в начале 1870-х. Тетрадка в черном коленкоре, круглый детский почерк. О чем писали девочки из дворянских семей в дневниках тогда? О том, как принесли с чердака щеночка, «маленького, беленького, с коричневыми пятнами и черными ушками», и как он уснул и так и не попил приготовленное ему молоко. О глупых мальчиках, которые на именины предлагали играть в неприличные игры. О том, какая веселая была елка, как нарисовала папе в подарок пейзаж, как сердилась на бабушку, а чуть позже – как прочла «Детство» Толстого и плакала, потому что и ее мать, как и мать Николеньки, умерла, а еще о своем назначении в жизни и о том, что без памяти влюбилась.
Только что в Москве вышла книга «Уже навсегда. Книжка про детство тех, кто родился между 1970 и 1980 годами». Сборник историй (М.: Лайвбук, 2010). Участникам проекта, придуманного питерским журналистом Евгением Коганом, – Лизе, Жене, Паше, Лике, Андрею, Оле, Илье, Варе, Наташе и другим (их фамилии перечислены в конце книги), росшим в разных городах и социальных условиях, предложили вспомнить что-то, что запомнилось из детских лет.
Запомнилось, как дед с бабкой на старости лет полюбили, как родную, свинью Параньку, как ушедший из семьи отец подарил игрушечный чудо-лайнер, а мать тайком выбросила его на помойку. Запомнился снегирь с красным брюшком, которого девочка, приехавшая из Германии, увидела впервые в жизни, огурец с желтым цветочком на попе, подаренный учительнице музыки в голодную весну эпохи застоя на 8 Марта. Игры в войнушку, первый дачный жених, первая учительница, брызгавшая слюной и называвшая учеников «пни с глазами», смерть Брежнева. Присутствуют здесь и черты бедного советского быта – бабка с бидоном, тетка в рейтузах, убогие игрушки. Но все же сила и очарование этой книги не в создании портрета эпохи, а в том, что она приближает нас к пониманию того, что такое детство.
Рассказы Лизы, Жени и Ко свидетельствуют: это время страшной уязвимости человека, его абсолютной беззащитности перед произволом училки, бабушки, родителей. Вместе с тем это время внутренней цельности, когда чувства и мысли не двоятся, не смешиваются и горе – это горе, а радость – радость. Потому что в маленьком человеке еще не накопилось лжи. Но, быть может, самое удивительное, что Катя, бывшая девочкой в 1870-х, и ее ровесники сто лет спустя, жившие после революций, войн, разрушения сословий, церкви, общественных институтов, в главном думали и чувствовали похоже. Не оттого ли это, что детство существует словно бы вне истории, вне времени, вне социальных различий? Если так – вот оно, еще одно доказательство того, что именно там, на дне детского сознания и взгляда на мир, несмотря на возможные и в детстве трагедии и потери, но именно там и хранятся ключи от рая, войти в который может каждый, у кого было детство.