Молчаливое недовольство большинства пока не приводит к росту протестов

Как площадь превращается в майдан? Где грань между обывательским безразличием прохожего и протестной активностью? Почему именно Пушкинская площадь стала кошмаром КГБ второй половины 1960-х, а Триумфальная – головной болью ОМОНа 2010-х? Как избыточное пространство Красной площади в августе 1968-го и Триумфальной в 2010-м превращается в небольшой анклав личной свободы, который что тогда, что сейчас «мешает движению общественного транспорта»? Эта фраза из приговора семерым смелым прямо импортирована сегодняшними правоохранителями и поселилась даже в передовом проекте закона «О полиции».

Здесь много загадок. Случайным образом к 42-летию демонстрации на Красной площади Ларисы Богораз, Натальи Горбаневской, Вадима Делоне, Павла Литвинова, Константина Бабицкого, Владимира Дремлюги, Виктора Файнберга подверсталось вполне рядовое исследование фонда «Общественное мнение». Из него следует, что вся эта густая концентрация «стратегии-31», «синих ведерок», защитников Химкинского леса, калининградских протестующих, Архнадзора и прочих движений неравнодушных граждан, которые благодаря жесткому ответу властей и прямым провокациям стремительно политизируются, не влияет на среднюю температуру по больнице. Готовых участвовать в акциях протеста даже стало меньше, чем, скажем, в январе этого года: сейчас – 33%, тогда – 37%. Устойчивыми оказываются и представления респондентов о доле испытывающих недовольство и готовых протестовать: опрошенные считают, что таковых 52% от всего населения страны.

Это парадокс нулевых, плавно перетекающий в десятые: сам протестовать не пойду, но считаю, что другие уж точно готовы. Это как минимум симптом неблагополучия. Естественно, что большинство не собирается рисковать собой, своими семьями и выходить на площадь. Дилемма, описанная Александром Галичем, остается актуальной и сегодня: «Лечиться бы им, лечиться, / На кислые ездить воды – / Они ж по ночам: «Отчизна! / Тираны! Заря свободы!» Большинство естественным образом выбирает «кислые воды». Но оно же чем-то явным образом недовольно и перекладывает свое недовольство на чужие плечи – на тех, кто, по Галичу, может выйти на площадь, смеет выйти на площадь. И таковых, выходящих, по современным представлениям существенно больше, чем в 1968 г., – а именно больше половины населения.

Другой вопрос: почему же активность, физически ощутимая в столицах и некоторых крупных городах, не дает существенного увеличения показателей протестных настроений? Потому что страна большая и социология пока не фиксирует того, что находится в пределах погрешности. Страна – не столицы. Страна в отличие от столиц находится в оцепенении. Она даже не замечает толком, что готовность людей участвовать в акциях протеста растет. Хотя, если в прошлом году этот параметр был ближе к 20%, в 2010-м он не опускается ниже 25%. Это пока не тенденция, но попытка тренда, которая даже видна на графике ФОМ.

К новым выборам страна подходит при неустойчивом равновесии между площадью и майданом.