Россия отсутствует на интеллектуальной карте мира
Разговоры о необходимости модернизации отечественной науки и высшего образования не утихают вот уже несколько лет; традиционно они посвящены обсуждению ситуации в архиважнейших естественнонаучных и технических дисциплинах. Осознание не вполне удовлетворительного положения дел в этой области вылилось в амбициозный проект иннограда «Сколково», в основу которого заложены новые для России принципы организации науки.
Между тем модернизация, или, если угодно, инновационное развитие, не может не иметь и гуманитарной – в широком смысле этого слова – составляющей. Любая претензия страны на вхождение в группу мировых лидеров предполагает способность не только производить прорывные технологии и исследования в области естествознания, но и создавать новые смыслы в области общественных наук, от «бесполезных» истории или академической социологии до неразрывно связанных с ними прикладных теорий управления. При этом смыслы эти должны быть конкурентоспособны на международном уровне. Как не может быть «российских» стандартов в автомобилестроении или биотехнологиях, так и общественные и гуманитарные науки должны участвовать в производстве таких знаний об обществе и человеке, которые были бы глобально востребованы.
Но невнимание к состоянию обществоведения в России объясняется, как кажется, не только недостаточным осознанием значимости гуманитарной составляющей модернизационного проекта. Важно и то, что большинство из участников публичных дискуссий и правительственных обсуждений представляют именно те научные дисциплины, которые были традиционно сильны в нашей стране – физику, химию, математику и т. д. И как часто приходится убеждаться в беседах с ними, представителям этих все же относительно благополучных отраслей знания трудно осознать ту степень запустения, которая царит сегодня в отечественных общественных и гуманитарных науках.
Вкратце скажем так: на интеллектуальной карте мира Россия сегодня отсутствует. Если в технологических и естественнонаучных отраслях наша доля в общемировом производстве все же измеряется процентами, то в глобальной отрасли производства идей вклад современной России равен нулю. Не существует ни одного современного российского обществоведа, который был бы хоть сколько-нибудь влиятелен в мире – настолько, чтобы его работы были обязательны для цитирования, чтобы его книги входили в список модного чтения в ведущих университетах, чтобы его идеи разбирались колумнистами крупнейших мировых газет. Интеллектуальных мегазвезд, задающих – осознаем мы это или нет – концептуальные рамки нашего мышления, конечно, всегда мало. Но даже если спуститься на уровень ниже, окажется, что и обществоведов калибра, достаточного, чтобы влиять на глобальное развитие своих собственных узких субдисциплин, чтобы привлекать талантливых аспирантов из других стран, в России тоже нет. Даже просто крепких специалистов-политологов, социологов, экономистов, историков уровня полного профессора хорошего американского университета в России можно пересчитать по пальцам – а во многих общественных и гуманитарных науках у нас и вовсе нет таких ученых.
Некоторые оазисы глобальной конкурентоспособности в общественных и гуманитарных науках в России, конечно, есть, но по большому счету речь идет лишь о двух областях. Во-первых, это изучение античности. Здесь, однако, компетентность отечественных ученых основана, как правило, на сохраняющихся до сих пор школах обучения соответствующим языкам – и на готовности молодых ученых вкладывать многие годы в их изучение. Данные области знания достойны уважения и, безусловно, важны, но в целом не находятся на передовом рубеже осмысления человеческого общества и стоящих перед ним проблем.
Вторая область общественных и гуманитарных наук, где работающим в России специалистам иногда есть что сказать своим зарубежным коллегам, – это изучение собственно российских истории и общества. Но даже самые влиятельные работы этих специалистов посвящены обычно изучению России как частного случая общемировых тенденций и явлений (в основном это тоталитаризм и процесс перехода от плановой экономики к рынку), тогда как сами эти тенденции были выявлены и описаны другими. Это не книги о мире – это книги о России, написанные для мира: в лучшем случае мы более или менее успешно объясняем миру самих себя, но ни один из современных российских авторов и близко не подходит к тому, чтобы объяснить миру, что есть мир.
На вопрос о том, почему разруха, царящая в общественных и гуманитарных науках, должна кого-то волновать, есть несколько ответов. Говоря совсем прагматически, подобное запустение означает предельную узость экспертного потенциала, на который могло бы опереться российское правительство. Едва ли не в любой подобласти знаний об обществе в России имеется сегодня всего два-три эксперта, которые владеют материалом, ориентируются в современном состоянии своей дисциплины в мире и способны рассуждать концептуально. В большинстве своем эксперты эти сосредоточены в трех российских вузах, а учитывая, что два из этих вузов несоизмеримы с третьим по размеру и дисциплинарному разнообразию, оказывается, что по целому ряду направлений государственной политики источником экспертизы может служить лишь Высшая школа экономики. Это хорошо в том смысле, что ВШЭ поставляет качественную экспертизу. Но это плохо в том смысле, что любой монополизм никогда не шел на пользу ни стране, ни самому монополисту.
Если смотреть на вещи чуть более стратегически, то тотальное запустение в российских общественных и гуманитарных науках означает, что и подготовка в университетах будущих экономистов, менеджеров, госуправленцев в 95 случаях из 100 является чистейшей фикцией. Такой же фикцией являются, увы, и многочисленные программы повышения квалификации, обучения «инновационному бизнесу» и проч. В России практически нет профессоров-обществоведов, способных самостоятельно составить такую программу университетского курса, которая отвечала бы современному уровню развития соответствующей дисциплины. Специалистом высокого уровня считается у нас тот, кто может адекватно скопировать программу, позаимствованную с сайта какого-нибудь американского вуза; высший пилотаж – это умение подобрать две-три хорошие программы и их грамотно скомпилировать.
Рассуждая еще более глобально, надо четко понимать: подобное положение вещей означает, что Россия сегодня не участвует в глобальной дискуссии о мировой повестке дня, о текущем состоянии и путях будущего развития человечества. Нам может казаться, что мы как страна что-то говорим миру, но увы – то, что мы говорим, никому не интересно; на самом деле оно не интересно и нам самим. Мы не влияем на глобальную повестку дня – в лучшем случае мы способны лишь почти впопад отвечать отрывками концепций, придуманных другими. И плохо здесь не то, что концепции эти придуманы не нами: наука глобальна, она не знает «чужой» или «нашей» экономики, социологии, теории международных отношений. Плохо, что, цитируя, мы зачастую даже не осознаем, что говорим цитатами.
Практические шаги, которые необходимо здесь предпринять, очевидны. Необходимо резкое повышение доступности для российских студентов, аспирантов, ученых ведущих международных журналов в электронной форме. Они должны быть доступны с любого компьютера в любом университете; сегодня до них не всегда можно добраться даже в Москве. Необходимо направлять россиян на обучение в зарубежные аспирантуры. Здесь можно не волноваться: западный рынок профессоров сегодня настолько перенасыщен, что социологи, историки, политологи в итоге вернутся в Россию. Необходима жесткая – куда более жесткая, чем в естественных науках – санация кафедр и факультетов: во многих случаях лучше не учить вообще, чем учить так, как это делается сейчас. Необходимо активнее стимулировать исследователей публиковаться – если они на это способны – на международном уровне.
Но остро необходимо и «Гуманитарное Сколково» – а вернее, несколько конкурирующих проектов такого типа. Цель их должна быть предельно конкретной: нужно создать с нуля несколько центров исследований и подготовки аспирантов в этих дисциплинах. Подобно тому, как это будет происходить в «Сколково», центры эти должны ориентировать на глобальную конкурентоспособность, быть интегрированы в международную науку, создаваться при помощи ведущих мировых университетов и управляться наблюдательными советами, состоящими из ведущих мировых ученых. Эти центры должны стать поставщиками нового поколения профессуры для российских университетов. И тогда, если мы все сделаем правильно, лет через тридцать у нас, может быть, будет кому обсуждать особенности российской модернизации так, чтобы результаты этого обсуждения были действительно кому-то интересны.