Общественная сфера в России не сформировалась

Российское общество давно отступило перед экспансией государства, добровольно отдав ему значительную часть публичной сферы. То пространство, где идет общественная дискуссия и формулируется гражданский запрос к государственной власти, имеет огромный изъян, не позволяющий называть его общественной сферой в собственном смысле слова: в этом пространстве нет авторитетных групп и личностей, через которых общество могло бы влиять на политический процесс и принятие решений. Наша «общественная сфера» представляет собой отдельные островки, вытесненные на периферию.

У граждан практически нет рычагов для воздействия на власть и нет своих медиаресурсов, сопоставимых по масштабу с государственными. Государству служат общенациональные телеканалы, давно превращенные в политический ресурс власти. Этот ресурс используется для нужд тех, кто управляет страной: что-то старательно втемяшивается в головы соотечественников, что-то проборматывается скороговоркой, что-то вовсе игнорируется. Государственный медиаресурс с отменной эффективностью убеждает нацию в том, что нынешним правителям нет альтернативы, и поддерживает привычное мироощущение: иждивенчество и отказ от гражданской ответственности.

Однако формирование общественного восприятия хоть и важнейшая, но не единственная функция федеральных каналов. К примеру, нынешняя телевизионная кампания против Лужкова адресована вовсе не нации. Будущее мэра решительно не зависит от того, что думают о нем сограждане. Нравится или не нравится Лужков москвичам, тоже ни в малейшей степени не определяет его будущую судьбу. Право выбирать мэра у жителей города Москвы отобрали пять лет назад, и о том, кого нам назначат в градоначальники, мы узнаем тем же порядком, каким узнавали жители города Глупова: пришлют – увидим.

Телекампания адресована самому мэру и, по всей видимости, политическим элитам. Через монополизированный государством медиаресурс градоначальнику посылают сигнал высочайшего недовольства и настоятельное требование, чтобы он наконец ушел подобру-поздорову. Остальных столоначальников и прочих важных лиц предупреждают, чтоб держались от опального подальше. Таким образом, самое массовое средство информации в России используется как корпоративная многотиражка, в которой продергивают зарвавшегося сотрудника, навлекшего на себя начальственный гнев.

Обмен посланиями высоких конфликтующих сторон на виду и через головы граждан практиковался еще на излете предыдущего десятилетия. В конце 90-х на московских улицах развернулась «толлинговая война»: на огромных щитах всем на обозрение красовались надписи «Запретить толлинг, хватит грабить Россию» и ответ противников – «Запретить толлинг – разорить Россию». На таких же уличных щитах можно было прочитать загадочные послания «Рома заботится о Семье. Семья любит Рому. Поздравляем! Рома выбрал классное место». На плакате был изображен ручеек иностранных монет – всё вместе звучало смутной угрозой, неизвестно кому и от кого. Странные сообщения проносились поверх московской жизни, так что москвичам оставалось только в недоумении вертеть головой: ни что такое толлинг, ни кто этот удачливый Рома, подавляющему большинству жителей столицы было неизвестно. Те, кто решил таким образом выяснять отношения в бизнесе или политике, хозяйничали на чужой территории по праву богатого, а значит, сильного – просто покупая для собственных целей рекламное пространство, предназначенное для коммуникации с москвичами.

Десять лет спустя так же, через голову телезрителей, используются общенациональные телеканалы, предназначенные для коммуникации с многомиллионной аудиторией. По праву сильного власть объявила себя монопольным хозяином медиаресурса и применяет его как ей заблагорассудится: хоть для пропаганды, хоть для рассылки черных меток. В отличие от толлинга и неведомого тогда «Ромы» смысл сегодняшней антилужковской трансляции гражданам, в общем, понятен. Но и тут им остается только крутить головой, следя за сигналами, которые адресованы не им. Что бы ни думали о происходящем россияне, их восприятие в данном случае – побочный эффект, которым власть может пренебречь. Допустим, граждане зададутся вопросом о том, не следует ли мэра привлечь к ответственности, а заодно пересмотреть какие-то из судебных побед мэра над прежними, неофициальными критиками, или захотят побольше узнать о бизнесе Елены Батуриной, ее деловых связях и вообще о бизнес-климате в столице, – пустые упования, все это окажется тщетно. Ни у москвичей, ни у россиян в целом нет способа ни задать эти вопросы ответственным лицам, ни получить от них содержательные ответы. Общественному любопытству находится место в негосударственных СМИ или в сети – на тех самых островках общественной сферы, но ответственные лица имеют полную возможность их игнорировать. В нынешних условиях подобные вопросы, обращенные к властям, могут быть только риторическими. Или непубличными.

Та общественная активность, что вроде бы развивалась в конце 80-х и в 90-е, не привела к формированию общественной сферы. За тот период общество не обустроило и не организовало собственное пространство, не создало институтов, не научилось объединяться в группы и артикулировать гражданские требования и интересы. То, что тогда могло показаться накоплением общественных сил, на самом деле было иллюзией: это не общество окрепло, а государство ослабело. «В какой-то момент многие решили, что президента как центра власти больше не существует <...> Я просто сделаю так <...> чтобы ни у кого таких иллюзий не возникало», – заявил Владимир Путин незадолго до того, как получил всю полноту власти в стране. Разрушить иллюзию и вернуть государству доминирующую роль, а обществу – ощущение собственной слабости и бессилия перед лицом государства оказалось нетрудно. В короткие сроки все негосударственные игроки – хоть в политике, хоть в СМИ – были успешно нейтрализованы. Более 80% наших сограждан устойчиво отвечают в опросах, что не могут повлиять на политические процессы; примерно столько же утверждает, что большинство людей в России не сможет прожить без постоянной опеки со стороны государства. Общество не смогло защитить свое пространство от государственной экспансии, да не особенно и пыталось. Например, право выбирать глав собственных регионов, в частности мэра Москвы, россияне – и москвичи – отдали практически без звука.

Доминирование государства во все времена оставалось главной чертой российского порядка. У российского общества нет опыта создания и использования демократических институтов ни в одной сфере, будь то общественное представительство, политические партии, гражданские ассоциации или СМИ. Российская пресса самим своим возникновением обязана государеву повелению: в начале XVIII в. Петр I даровал дворянам право читать газету, которая раньше изготовлялась для одного царя, и вменил чтение газеты им в обязанность. Так с самого начала обозначилось отличие российской прессы от западной – там, где развивались общественные силы, газеты тоже стали частной инициативой, возникая из нужд политики и коммерции. В России, где общество всегда оставалось под контролем государства, во власти государства оставалась и пресса. Периоды жесткого контроля и подавления время от времени сменялись периодами относительной вольности, но и то и другое было результатом действий верховной власти.

Сегодня вольности немало. Власти полностью монополизировали только самые массовые телеканалы, а нам от своих щедрот оставили свободу высказывания – в негосударственных газетах и журналах, отчасти на радио и даже на (немассовом) телевидении и, конечно, в интернете. Президент Медведев посоветовал не «уговаривать чиновников «оставить в покое» СМИ», поскольку это «практически бесполезно», а вместо этого «как можно активнее расширять свободное пространство интернета». В общем, дал понять, что федеральные каналы все равно у них, а нам отведено другое пространство.

Те, кто хочет пользоваться свободой высказывания, могут на отведенных обществу островках анализировать действия власти, отчасти даже вести собственные расследования и, уж конечно, язвить и ерничать в адрес правителей и их приспешников. В отличие от массовой телеаудитории они и их читатели не иждивенцы, у них и опыт разнообразнее, и взгляд на мир пошире, они мобильнее, предприимчивее, чего-то добились в жизни. Но они ровно так же лишены права на политическое участие. И в скандале с Лужковым, и в массе других политических сюжетов тонкие аналитики вынуждены довольствоваться тем, что подбросят «неназванные источники» и лица, претендующие на близость к высшим силам, и крутить головой вслед «сигналам», «меткам» и «посланиям», доносящимся от самой власти.