Российское право в Лондоне
Кажется, словосочетание «правовая политика» становится всё более привычным для широкой публики. До недавнего времени, на фоне «экономических реформ» о реформах правовых едва упоминали. (Судебная реформа не в счёт – это всегда была особая статья). Изменения законодательства выглядели обрывками какого-то текста, которые никак не складываеся в единое целое. Точнее сказать, их общий «код» был понятен лишь избранным.
Сказался ли приток на верхние этажи власти специалистов в области права (не путать с обладателями юридических дипломов) или сработала другая причина, но в последние годы за изменения в законодательстве стали более системными и стратегическими. Два института выделяются на этом поприще – Высший арбитражный суд и влиятельный Совет по кодификации и совершествованию гражданского законодательства. Они в основном и заполнили собой повестку дня недели российского права, проходившей в Лондоне с 15 по 19 ноября, и собравшей многих звезд юридической профессии.
Что стало мне ясно после посещения ключевых мероприятий этой недели? Во-первых, Высший арбитражный суд намерен продолжить твёрдой рукой вести нас к прецедентному праву. Впрочем, все резоны в его пользу, которые председатель ВАС, Антон Иванов, обозначил в своей выездной оксфордской лекции, были окрашены в серые прагматические тона - возможно, оттого, что в такой «упаковке» они выглядят более приемлемыми для российского политического класса. Ни слова не было сказано о том, что прецедентность призвана обеспечить гарантированное Конституцией равенство перед законом и судом, которое сейчас сплошь и рядом нарушается из-за разнобоя в судебных решениях, и что тем самым она приблизит нас к верховенству права. Вместо этого председатель ВАС, думая о злобе дня, сделал упор на чисто прикладных преимуществах прецедента: разгрузке судов, особенного самого ВАС, от массовых однообразных дел, что должно повысить качество правосудия, и борьбе с коррупцией в судах. Последняя должна, по мысли Иванова, пойти на убыль, так как прецедентность позволит судье низшего суда защититься от коррупционных домогательств ссылкой на то, что вопрос-де уже решен в постановлениях Президиума ВАС, так что если он, судья, всё-таки решит дело иначе, то его решение всё равно будет впоследствии пересмотрено. Я долго думал о том, что мешает судье уже сейчас прикрываться подобным доводом (ведь высшие суды с давних пор и вполне официально блюдут «единообразие судебной практики»), и в конце концов пришел к выводу, что здесь используется некий риторический приём: ведь покуда прецедентность существует лишь де-факто, апелляции к ней звучат менее убедительно и не столь эффективны, чем в случае её провозглашения в качестве общепринятой официальной доктрины. В последнем случае сеть прецедентов должна стать для судьи тем же, что очень подробная, без явных лазеек, инструкция для бюрократа. Но нужно иметь в виду, что коррупция в судах существует не только в виде произвольного правоприменения, но и в форме манипуляций с фактами и доказательствами. Бороться же с этим можно только увеличением подробности протоколов заседаний и решений судов. Да и прежде чем решение попадёт на рассмотрение Президиума, оно может быть уже исполнено, причём исполнено так, что последующий поворот исполнения уже ничем не поможет – активы выведены, средства взысканы и исчезли в неизвестном направлении. И вместе с тем, польза от прецедентного права разнообразна и вряд ли уменьшится от того, под каким именно предлогом оно будет внедряться.
Стало ясно и то, что идея реорганизации юридической профессии по принципу адвокатской монополии по-прежнему владеет умами юридической элиты. О ней говорили Александр Маковский, Антон Иванов, министр юстиции Коновалов и (особенно подробно) его заместитель Любимов. Хотят, чтобы в руках адвокатов был сосредоточен внешний консалтинг («внутренним» юристам компаний адвокатская лицензия не понадобится), а со временем их привилегией должно стать и представительство в гражданских и арбитражных процессах. Очевидно, это идёт рука об руку с идеей о сокращении числа юридических факультетов. В обоих случаях получается увеличение барьеров по доступу на рынок юридических услуг, ради повышения их качества и в интересах потребителя. Цель вроде бы благая, но средства её достижения непонятны: потребуется, к примеру, дать прямой доступ в адвокатуру «звёздам» юридической професии (не сдавать же им экзамены!), а по каким критериям определять «звёзд», при этом никого не обидев, неясно. Еще труднее выглядит задача вычищения из нынешней адвокатуры некомпетентного и коррумпированного элемента, без чего вся затея не будет иметь никакого смысла. А сокращение числа факультетов при теперешней коррупции приведёт только к тому, что абитуриенты, ныне поступающие на малопрестижные факультеты лишь по той причине, что им «блата не хватило», потеряют всякий шанс попасть в ряды юристов и впоследствии переиграть своих «блатных» конкурентов на практическом поле. Покуда профессора ведущих вузов с отчаяния пишут статьи с такими красноречивыми заголовками, как «Преступление под названием «юридический факультет», разговоры о перестройке юридической профессии в элитарной смысле и на английский лад выглядят несколько преждевременными.
Занимающийся законопроектной работой с 1957 г. Александр Маковский, ныне зампред вышеупомянутого Совета по кодификации, посетовал на то, что право законодательной инициативы (которое, по существу, означает возможность влиять на правовую политику) чрезмерно распылено и им обладает каждый депутат ГосДумы. По его ощущению, в последние годы корыстная заинтересованность в принятии конкретных законов возросла. (В связи с этим можно задаться вопросом, не является ли это показателем роста «спроса на право», пусть и в весьма дефектной форме? С другой стороны, получается, что парламент, перестав быть местом для дискуссий, отнюдь не перестал быть местом торга). Ратуя за усиление экспертизы законодательства, Маковский приводил в пример свой Совет, чьи заключения на законопроекты в 75% процентах случаях являются отрицательными. По его словам, «суд и наука – лучшее сочетание для законопроектной работы». Если так, то можно надеяться, что у нас начинают, по римско-британским образцам и по рецептам Бруно Леони, формироваться «право судей» и «право юристов». Что ж, дорога предстоит долгая, но в добрый путь.
В заключение плохая новость для завсегдатаев оффшорных зон: предполагается, что зарегистрированные в них юридические лица, если регулярно осуществляют деятельность на территории России, должны будут депонировать сведения о своих учредителях в российском уполномоченном органе. И хотя критерии «оффшорности» и «регулярной предпринимательской деятельности», по словам Маковского, пока не определены, умы законодателей активно над этим работают.