Элла Панеях: Типичное дело, нетипичный результат
Возбуждение Верховным судом РФ надзорного производства по делу Алексея Козлова, осужденного на восемь лет лишения свободы, стало большой победой как для предпринимательского сообщества, так и для общественности, заинтересованной в нормальной работе российских судов. Но главной победительницей, конечно, следует назвать журналистку Ольгу Романову, посвятившую несколько лет жизни борьбе за свободу и доброе имя своего мужа.
Учитывая обычаи российского уголовного правосудия, эту победу невозможно не признать экстраординарной: развернуть вспять карательную машину, когда человек уже находится за решеткой, – миссия практически невыполнимая. Российские суды и вообще-то не выносят оправдательных приговоров практически никогда, а вынесенные отменяют при пересмотре в вышестоящих инстанциях в разы чаще, чем обвинительные. Признать же за коллегами брак, в результате которого в заключение отправился человек, чья вина не была доказана, дело для российского правосудия последних лет совершенно невиданное.
Само дело между тем, судя по постановлению заместителя председателя Верховного суда Анатолия Петроченкова, опубликованному на pravo.ru, как две капли воды похоже на большинство предпринимательских «мошеннических» дел – как заказных, так и возбуждаемых борцами с экономической преступностью по собственной инициативе, ради галочки или взятки. Собственно, не только на них: «предпринимательские» дела, возникающие по добросовестной уверенности правоохранителя в виновности фигуранта, и расследуются, и рассматриваются судами приблизительно по той же схеме. Квалифицирующие признаки подобных дел:
– Пренебрежение презумпцией невиновности и требованиями УПК: полученные с нарушениями или ненадлежащие доказательства обвинение предъявляет не моргнув глазом, даже не позаботившись скрыть их формально недопустимый характер. Судья так же преспокойно их принимает. Сюда же относится и игнорирование судом данных, противоречащих обвинительному заключению, даже если они содержатся прямо в материалах дела, не говоря уже об исследовании дополнительно предоставленных защитой документов. А зачем вникать в то, что говорит в пользу обвиняемого, собственно, если вышестоящие инстанции с лупой вглядываются в каждый оправдательный приговор – нет ли там небрежности или, не дай бог, коррупции, – а чрезмерную жесткость нижестоящих судей, напротив, склонны покрывать?
– Отсутствие в деле активного пострадавшего, который бился бы за возмещение ущерба; такое впечатление, что больше всех заинтересована в наказании виновника не жертва мошенничества, потерявшая деньги и собственность, а государственное обвинение (в деле Козлова, как пишет pravo.ru, вообще нет заявлений от потерпевшего – фирмы, у которой якобы были украдены акции). Хотя, казалось бы, речь идет о преступлении такого рода, где, кроме денежного ущерба, и говорить-то не о чем.
– Наличие в деле неустановленных участников преступной деятельности, действия которых, несмотря на их «неустановленность», описываются с подозрительной детальностью. В случае Козлова неустановленные лица участвуют в организованной преступной группировке (в которой установленных лиц, помимо самого Козлова, не числится – установленные все как один выступают жертвами обмана), регистрируют фирмы, торгуют акциями, размахивают направо и налево поддельными документами, выдают себя за других людей – в общем, ведут себя как персонажи плохой голливудской комедии про шайку жуликов, действующих в окружении благонамеренных идиотов.
– Расплывчатые статьи «Мошенничество» и (или) «Легализация» в качестве основного обвинения.
Все это типовые признаки дел, которые шьют предпринимателям. Что понадобилось, чтобы у обвиненного по такому делу появилась надежда – хотя бы надежда – на реабилитацию? Вот не на амнистию, не на денежный откуп, не на условный срок, а на настоящую реабилитацию? Самая малость. Три года в заключении. Цепочка апелляций, кассаций, жалоб вплоть до Верховного суда. Три года жизни и профессиональной деятельности одного из лучших в России журналистов – не зря даже «не желтые» издания начинают представление солидного бизнесмена Козлова с не самой привычной квалификации «муж такой-то», сумевшей придать делу беспрецедентную гласность, сделать его символом судебного беспредела в отношении предпринимателей. Комбинация ресурсов – социальных, материальных и интеллектуальных, – которая не снилась большинству семей обвиняемых, в том числе и вполне обеспеченных. И, как открыто говорит сама Романова, немножко удачи в виде благоприятной политической конъюнктуры (а я добавлю: нереальное упорство и воля к победе, позволившие дождаться такой конъюнктуры и воспользоваться ею).
И этот набор условий для самого простого и естественного события – объективного пересмотра «шитого» дела – чрезвычайно красноречив. Если для того, чтобы пробить стену, необходима не менее чем бульдозерная мощь, значит, стена действительно глухая и непробиваемая. Вопрос в одном: понесут ли ответственность виновные в том, что для конкретного человека судебное разбирательство превратилось в обвинительный конвейер с заранее предопределенным исходом? Да, несмотря на то, что все так работают, и на то, что за оправдательные приговоры ругают на совещаниях и лишают премий и что вообще так принято – вот именно конкретные виновные, именно в этом конкретном случае, причем независимо от того, стоял ли за их действиями какой-то еще посторонний интерес. Другими словами, останется эта история личной победой Ольги Романовой и ее мужа или станет прецедентом, который облегчит другим борьбу с карательной машиной? Хорошо бы, чтобы стала. Потому что там, за стеной, люди. Много людей.