Александр Верещагин: прецедент - не угроза правосудию
Статья Генриха Падвы и Андрея Рахмиловича по поводу прецедентного права («Управляемое право», «Ведомости» от 6.07.2011) удивляет откровенным смешением понятий, которого никак не ждешь от столь опытных юристов. В результате испытываешь настоящее затруднение от обилия возражений и не знаешь, с чего начать. Но делать нечего – будем двигаться по порядку.
Во-первых, есть проблема с самой постановкой вопроса: стоит ли вводить прецедентное право? Любая современная система права в большой степени основана на прецеденте. Английские юристы выражают это поговоркой Like cases should be treated alike («Одинаковые дела должны разрешаться одинаково»). Тот же общеправовой принцип закрепляется в статье 19 Конституции РФ, которая устанавливает равенство лиц перед законом и судом. Но о каком равенстве перед законом и судом может идти речь, если один и тот же закон по-разному применяется к аналогичным делам? Судебный прецедент – единственный реальный способ обеспечить выполнение этого конституционного требования. При этом слово «прецедент» может и не использоваться – важно, что суд чувствует себя обязанным следовать прежним решениям по аналогичным делам. Другое дело, что установление «аналогичности» дел есть процедура сложная и тонкая и суды не всегда хорошо с ней справляются. Но нельзя решить эту задачу, просто «отказавшись» от прецедентности, поскольку обеспечение равного правоприменения (что подразумевает анализ сходства и различий в прежних делах) – это абсолютно неотъемлемая часть судейской функции как таковой. Таким образом, незачем вводить то, что уже есть, – речь может идти лишь о модификации существующих форм.
Во-вторых, постановления пленумов высших судов – не прецеденты, так как таковыми являются лишь прежние решения судов по конкретным аналогичным делам. Пленумы же дают абстрактное толкование закона, порой упреждающее. Действуя в этом качестве, пленумы фактически выступают как «вторичный законодатель», устраняющий объективно существующие пробелы и противоречия в законах. В этом отношении можно сравнивать постановления пленумов с подзаконными нормативными актами. Следовательно, если суды неправильно понимают эти разъяснения, то где гарантия, что они правильно поймут нормативный акт более высокого уровня, например федеральный закон, формулировки которого обычно носят еще более общий характер? Конечно, плохо, что Верховный суд мирится с искаженным пониманием тех или иных постановлений своего пленума, но вправе ли мы ожидать, что законодатель сможет эффективнее высших судов обнаруживать изъяны правоприменения и затем вносить в законы соответствующие уточнения? Жизнь никоим образом не подтверждает подобных ожиданий.
В-третьих, не следует противопоставлять «практику» судов и «благие намерения» законодателя. Нет никаких оснований полагать, будто намерения высших судов менее благие. А ведь создают прецеденты и разъясняют законы именно эти суды. Что касается «кривотолкований» в низших судах, то им в равной степени подвержены как акты высших судов, так и законодательные акты. Следовательно, обеспечить качественное применение тех и других судами различных инстанций – это задачи близкие до степени совпадения. Одно нисколько не мешает другому.
Отсюда вытекает четвертое и самое важное. Необходимы не прения на тему «Нужно ли нам прецедентное право», а радикальная судебная реформа, которая обеспечит качественное применение всех существующих источников права. Система может быть основана преимущественно на прецеденте или на законодательстве – но никакая система не будет работать, если судьями становятся плохо подготовленные люди, если в судах будет царствовать коррупция, если судьи будут перегружены, если они будут бояться начальства и т. д., и т. п.
И под самый конец о грустном. Становится тягостно оттого, что вопрос непрерывно вращается в кругу одних и тех же понятий, каждый раз как бы начинаясь с нуля, хотя высказываемые здесь мысли многократно озвучивались и мной, и другими авторами (например, теоретиком права Владимиром Четверниным). Причем делалось это как в сугубо академических изданиях (см. мою книгу «Судебное правотворчество в России». М.: «Международные отношения», 2004), так и в общедоступных. Но все аргументы будто проваливаются в пустоту. Вновь и вновь появляются статьи, где как будто впервые ставятся вопросы, на которые в действительности уже давно даны ответы. Если же эти ответы неудовлетворительны, то давайте их критиковать. В конце концов, идея прецедентного права (судейского нормотворчества) овладела умами юридического сообщества не в 2008 г., а значительно раньше. Достаточно обратиться к материалам Конституционного совещания 1993 г. – там идею (понимая под прецедентами и постановления пленумов) горячо отстаивали такие авторитетные в юридическом сообществе люди, как Марат Баглай (судья и будущий председатель КС РФ), Вениамин Яковлев (тогдашний председатель ВАС РФ) и Вячеслав Лебедев (председатель Верховного суда РФ). В общем, давайте же наконец двинемся вперед, господа, и перестанем, выражаясь по-старинному, «повторять зады» давно увядших истин.