Никита Токарев: Архитектурно-политическая революция
События в московском градостроительстве развиваются с калейдоскопической быстротой. Не прошло и двух лет, как был принят рожденный в административных муках генеральный план, а уже пришло время его переделывать фактически заново. Москва вырастает в 2,5 раза и становится одним из самых больших по площади городов мира.
Поражает поспешность этого решения. За несколько недель предрешена судьба мегаполиса на десятилетия вперед. Вместо всестороннего исследования с привлечением экспертов мирового уровня – кулуарная договоренность между несколькими высшими чиновниками. Трудно поверить, что хоть как-то проанализированы последствия такого грандиозного шага – для этого просто не было времени. И, конечно, не обошлось без новаций: «полицентрические квадраты», на которых основана, по словам мэра Сергея Собянина, планировка новой Москвы, пополнят фольклор градостроителей.
И все же я убежден, что за всеми этими, увы, привычными особенностями развития больших проектов в России стоит нечто большее, чем предвыборная борьба или обеспечение работой столичного строительного комплекса. Я склонен рассматривать предпринятые шаги в ряду политических проектов, призванных изменить жестко центрическую композицию Москвы и московской власти. В одной из своих заметок я написал, что архитектура – это застывшие общественные отношения (см. «Застывший генеральный план», «Ведомости» от 2.04.2010). Продолжу в том же духе: идея децентрализации Москвы возникает на крутых исторических переломах, при смене эпох.
Первый и самый радикальный проект – петровский. Москву как столицу упразднить, новой столице быть бог знает где, «во тьме лесов и топи блат», но у моря и поближе к Европе. Москва все-таки осталась столицей, но второй, отсюда все петербургско-московское разнообразие и великолепие золотого и серебряного веков. Большевики, не по-марксистски предпочтя единство борьбе противоположностей, столицу в Москву вернули. Первые годы советской власти дают новые варианты градостроительных решений. Самое острое из них – «парабола» Николая Ладовского, предложившего возможность линейного развития города от исторического центра в северо-западном направлении (примерно по трассе Москва – Петербург) с рассредоточением всех функций вдоль оси. Параллельно транспортной артерии располагаются общественная, жилая и промышленная зоны. «Парабола» огибает исторический центр с юго-востока на уровне Камер-Коллежского вала.
Юго-западный вектор появился в генплане в 1930-е гг. Юго-запад наиболее благоприятен с точки зрения господствующих ветров. В хрущевскую оттепель вновь появляется идея нового центра: Кремль освободить от госучреждений, административный центр, включающий Дворец советов, перенести на юго-запад, в район Ломоносовского проспекта. Именно поэтому площадка напротив главного здания МГУ была свободной многие десятилетия. План даже был отчасти реализован: закрытый до тех пор Кремль немного приоткрыли для публики, а юго-запад стал центром науки и образования.
Стоило ожидать подобной инициативы и после перестройки. Но эпоха, возможно в силу тяжелейшего кризиса, через который пришлось пройти обществу и экономике страны, градостроительством не интересовалась. Пришлось подождать 20 лет, хотя отдельные предложения звучали как со стороны политиков (перенос части федеральных учреждений в Петербург), так и со стороны архитекторов. Я имею в виду проект роттердамского Института Берлаге (2005–2006 гг.), студенты и преподаватели которого рассматривали реку как ось для линейного центра города. Такое решение позволяло бы вывести развитие Москвы за пределы колец, убрать промзоны с набережных, вернуть в центр зелень, чистый воздух и пешеходов. Схожая идея выдвигалась в дипломных проектах Московского архитектурного института под руководством Юрия Григоряна (2007 г.): связать Битцевский лесопарк и Лосиный остров линейным парком за счет ликвидации промышленных территорий, тем самым создав новую градостроительную ось.
Не стоит недооценивать влияние пространственных отношений на нашу жизнь – часто через них проявляется суть вещей. Создание альтернативного, пусть даже поначалу в чисто географическом смысле, центра может со временем изменить всю конфигурацию власти. Представьте: президент в Кремле, а Дума в Троицке, от Лубянской площади подальше, – тут и до вольнодумства недалеко. А если Верховный суд заседает где-то под Подольском, то пока в Белый дом за советом съездишь, три раза успеешь все взвесить – так ведь и независимое решение принять можно. Вертикаль власти не терпит вариантов, здесь же есть основание для формирования нескольких центров влияния, вплоть до, страшно сказать, второго Кремля, не сахарного, как предсказывал Владимир Сорокин, а, например, стеклянного – из соображений большей прозрачности. И даже если все ветви власти разместятся в Подмосковье, трудно представить, что переезд политиков и чиновников из центра города в новую среду никак не повлияет на практику власти и отношения между обществом и правящей элитой.
Ясно одно – что реалистичность этих планов и их архитектурно-политический смысл выяснятся только в течение следующего президентского цикла. Три-четыре года – как раз разумный срок для формирования ответственной концепции новой Москвы и первых шагов по ее реализации.