Ирина Бусыгина: Профессор эстрадного жанра

Известное дело цу Гутенберга в Германии, начавшееся с обнаружения плагиата в докторской диссертации министра обороны и закончившееся его отставкой, поставило вопрос о мотивации политиков в отношении получения ученых степеней. Мотивация должна быть, по-видимому, очень мощной, учитывая то, с каким риском – пусть и отложенным – может быть связано это предприятие (дело цу Гутенберга было не единственным: в июне Университет Гейдельберга лишил Сильвану Кох-Мерин, депутата Европарламента от Свободной демократической партии, докторской степени по причине обнаруженного в ее диссертации плагиата, и это стоило ей депутатского мандата). В отличие от Германии, где фильтр для плагиата и некачественных диссертаций работает, в России подобного до сих пор не было, так что массовое получение политиками и чиновниками ученых степеней в отсутствие практики поддержания научных стандартов оказывается весьма вредоносным для академического сообщества.

Однако академическое сообщество компрометируется и с другой стороны – со стороны самих «академиков» (я использую этот термин не для обозначения принадлежности к какой-либо определенной академии, но в более широком смысле, как членство в научном, академическом сообществе). Процесс взаимопроникновения двусторонен: не только политики и чиновники активно проникают в высшую школу и научное сообщество, но и исследователи чрезвычайно активно вступают в политическое и публичное поле. Налицо тенденция, приобретающая (уже приобретшая) просто чудовищный размах. Вот и возникает вопрос: зачем ученым – академикам, которым положено писать статьи в академические журналы, представлять результаты исследований на академических мероприятиях, наконец, преподавать в высшей школе и уже за все это пользоваться почетом и уважением, – вовлекаться в столь активную и кипучую публичную деятельность?

Возможные формы вовлеченности академиков в публичное пространство исключительно многообразны – от кажущихся вполне разумными до слабо согласующихся со здравым смыслом. В первом случае речь идет о членстве в разнообразных советах, коллегиях и комиссиях «при» (президенте, Госдуме, Совете Федерации, правительстве и т. п.). Параллельно формируются коллективы для написания многочисленных судьбоносных стратегий, сценариев и рекомендаций, при этом на каждом этапе продвижения проект представляется в различных аудиториях, по возможности публично, с соответствующим освещением в СМИ. Дальше «вовлеченность в публичность» развивается по нарастающей. Можно создавать общественные движения и организации, например «женщин в белом» с целью введения государственной должности уполномоченного по равенству полов. (Здесь любопытна не столько абсурдность целей, сколько то, что у истоков движения стоят в том числе и «академики».) Наконец, можно (и уже необходимо – как неизбежный следующий этап!) выступать по ТВ и радио – постепенно расширяя круг своей экспертной компетенции до бесконечности. Добиваться приглашений на ток-шоу и горячо участвовать в дискуссии, сидя между автором детективов и экстрасенсом.

К чему это все? В наличии имеется ряд простых объяснений, которые в целом сводятся к следующим. Мы (академики) хотим ориентировать власть в правильном направлении, предостерегая ее и уберегая от ошибок. Мы – хотя бы в минимальной степени – хотим влиять на процессы, происходящие у нас в стране, попутно изучая их изнутри. Так что по большому счету мы работаем на увеличение общественного блага – и в смысле оптимизации политического процесса, и в смысле приращения научного знания. Стандартный жизненный цикл научного исследования длинен – от идентификации научной проблемы до ее решения в форме публикации в реферируемом журнале может пройти несколько лет. Но мы не можем ждать, потому что мы – наиболее ответственная часть академического сообщества, которая пытается что-то сделать, а не лежит на боку в традиционной позе российского интеллигента. В конце концов, благородное дело научной экспертизы еще никто не отменял. В этой аргументации «ответственность» – ключевое слово, которое как бы само собой все обосновывает.

Это объяснение «от власти», а можно еще зайти «от народа» и объяснить кипучую публичную деятельность необходимостью просвещения населения. Тоже получится объяснение весьма привлекательного свойства. Я готова допустить, что академики действительно в это верят, тем более что и свою деятельность объясняла теми же «выгодными» причинами. Ну и наконец, здоровое желание заработать в качестве объяснения мы тоже не должны сбрасывать со счетов – оно более чем понятно. Однако существует и иное – альтернативное – объяснение, которое позволяет взглянуть на происходящее как на отнюдь не безобидную тенденцию.

Это объяснение связано, на мой взгляд, с тем, как оценивается у нас профессиональный успех, то, что человек, что называется, состоялся. А этот успех очень во многом оценивается именно по степени публичности, по степени попадания в обойму. Здесь крайне важно то, что успех в профессиональном, академическом сообществе сам по себе ценится весьма низко и мерилом успеха (общего, жизненного) не является. Только в приложении к публичности. Писать хорошие научные статьи – мало. Быть великолепным преподавателем – почти ничто. Имени это тебе не сделает. Так что в условиях крайне низкого статуса академического сообщества чудовищные усилия по максимизации своей публичности извинительны и понятны.

Но не безобидны по многим причинам. Во-первых, широкая публичная деятельность академиков по умолчанию является подтверждением и закреплением низкого статуса сообщества, академики посылают сигнал о своем согласии с таким положением вещей. Во-вторых, у академиков происходит смещение приоритетов, когда действительно важное (производство нового знания) подменяется второстепенной и вовсе не значимой с профессиональной точки зрения деятельностью. Просто жаль, когда хорошие мозги не производят хорошего продукта. А здесь уже или – или: совмещать академические статьи и мелькание на экране вряд ли возможно.

В-третьих, стандарты научной деятельности и критерии успеха фактически задаются извне – из публичной сферы. Эти принципиально неверные именно для академического сообщества критерии распространяются чрезвычайно быстро, особенно в среде молодых ученых. И получается, что профессионализация академических сообществ (по крайней мере, во многих общественных науках) еще не состоялась, а уже идет процесс депрофессионализации.

Наконец, кипучая публичная деятельность ставит под большой вопрос то самое важное, что носит название «академическая свобода» и поддержание которой – это и задача академического сообщества, и его основная особенность. Ведь работа академиков заключается в проведении исследований, результаты которых заранее неизвестны, значит, принципиальным условием является то, что исследователи должны быть свободны в выборе пути и не зависеть от политических и общественных предпочтений. Соблазн публичности делает это условие почти невыполнимым.

Соблазна публичности не удается избежать и университетам. В России приятно и почетно иметь «озвученные» публичные фигуры в профессорско-преподавательском составе. На Западе политика университетов различна: некоторые признают полезность внешней по отношению к университету деятельности академиков (в огромном большинстве случаев речь идет об экспертизе, не более), поскольку она рекламирует университет, выделяет его; другие университеты не склонны принимать внешнюю деятельность во внимание в принципе. Однако невозможно себе представить, чтобы профессор или исследователь приглашался на работу или оценивался руководством университета исходя из числа его выступлений в СМИ и участия в телепрограммах. У нас же это становится стандартной практикой.