Вадим Волков: Навязать государству изменения
Идея общественного договора все еще привлекательна для российской интеллигенции. В ней есть иллюзия того, что с помощью договора общество может навязать государству ограничения или обязательства, защитить свои права. Дискуссии о природе общественного договора возникают у нас всякий раз, когда близится передача власти, как если бы эта власть действительно имела договорный характер и зависела от общества и выдвинутых его представителями условий. Но в этот раз напоминающий игру в наперстки трюк с тандемом дает хороший повод, чтобы перестать думать категориями общественного договора и вместо этого начать делать нечто другое.
Что не так со старой доброй идеей общественного договора? Напомним, что изначально, в XVII в., ее ввели в оборот и развивали политические философы в Англии. Они утверждали, что государство необходимо для нормального развития общества, но что члены общества учреждают его своеобразным договором, который предполагает защиту жизни и базовых прав человека со стороны государства в обмен на лояльность и налоги со стороны общества. Если же государство нарушает права граждан, то оно распускается и власть меняется. Красивая идея, но в реальности договор имеет смысл лишь тогда, когда есть средства обеспечить его продолжительное соблюдение, когда есть потери или санкции за его нарушение. А какая власть, если она достаточно сильная, будет связывать себя договорами и вообще садиться с кем-то за круглый стол? А связав, может в любой момент откровенно на него наплевать, имея за собой средства вооруженного принуждения.
От практики к договору
Есть важный нюанс в истории идеи: Томас Гоббс писал «Левиафана» на фоне гражданской войны в Англии, когда общество, консолидировавшись и вооружившись против королевской власти, выиграло эту войну. До этого узурпировавший власть, разогнавший парламент и отказывавшийся платить по государственным долгам Карл I правил и ни о какой демократии не помышлял. Но после мобилизации против короны и казни короля баланс сил резко изменился в пользу общества и парламента. Только в этом контексте и можно было помыслить такую инновацию, как договор с государством. В итоге после еще 40 лет кровавой борьбы власть короны была жестко ограничена парламентом и судом, что и стало системой надежных гарантий исполнения общественного договора, известного как «Билль о правах».
История учит тому, что договор с государством возможен только в условиях меняющегося соотношения сил в пользу общества, а в иных условиях государство недоговороспособно. Неформальный пакт, заключенный только что избранным президентом Путиным летом 2000 г. с группой примерно из 30 олигархов, представлявших тогда реальную силу на фоне оставшегося после Ельцина слабого государства, называли новым общественным договором. Его примерная формула была: «гарантии прав собственности в обмен на налоги и невмешательство в политику», но касалась лишь небольшого круга лиц и никаких механизмов энфорсмента не имела. В лучших традициях realpolitik этот пакт продержался до того момента, как исполнительная власть почувствовала себя достаточно сильной: после дела ЮКОСа ни с кем договариваться уже было не надо.
Значит ли это, что надо ждать очередного ослабления российского государства, чтобы предложить отечественную версию пакта Монклоа (это схема демонтажа франкистской диктатуры в Испании)? Примерно так сейчас и рассуждают многие экономисты: надвигающийся мировой экономический кризис лишит государственную казну нефтяных сверхдоходов, денежная система обрушится, власть ослабеет и тогда будет готова к диалогу и демократизации. А если не кризис, то неизбежная деградация российской экономики в конце концов произведет тот же эффект. При всей его реалистичности это плохой сценарий, поскольку от него никто не выигрывает: от экономического коллапса и ослабления государства хуже всем, а не только государственной элите.
Есть ли более продуктивный путь заставить государство служить обществу, а не себе? Революционный сценарий, характерный для Европы XVIII–XIX вв. и развивающихся стран XX в., себя исчерпал и в случае арабских стран оказывается пока скорее разрушительным. Можно с уверенностью сказать, что цена революционного хаоса и непредсказуемости в России во много раз выше выгод от любого общественного договора. Но есть характерный для более развитых стран путь изменения баланса сил в пользу общества, защиты прав и навязывания государству политических изменений. Это общественные движения. Демонстрируя солидарность общества и готовность действовать для достижения коллективных интересов, общественные движения тем не менее являются по своей природе ненасильственными, хотя и используют широкий репертуар коллективных действий, включая уличные протесты.
От договора к практике
Ошибочно считать, что в западных демократиях уважение к гражданским правам, свобода слова и равенство перед законом были дарованы властью. На самом деле они стали результатом борьбы на протяжении многих десятилетий. Прогрессистское движение в США в начале XX в. было направлено против монополий, грозивших похоронить конкуренцию и свободу предпринимательства, коррумпированной партийной политики и городских политических машин. Потом, в 1960-х и 1970-х, было движение за гражданские права, которое имело свою специфику в каждой стране: это могли быть требования равных избирательных прав, устранения дискриминации, защита отдельных групп или индивидов, подвергнувшихся репрессиям, журналистские расследования коррупции. Урок прогрессистских движений состоит в том, что мирная демонстрация солидарной силы общества является самой надежной стратегией перемен. Она заставляет государство идти на уступки, но в отличие от революционного насилия не разрушает его и, следовательно, не несет риска консервативной реставрации.
В России давно пора заменить разговоры об общественном договоре практикой общественного движения. Этому способствует и полнейшая дискредитация партийной политики, и новые возможности для координации и мобилизации, которые несут сетевые СМИ и цифровые технологии. К тому же все зачатки прогрессистского движения в России есть. Проблема только в масштабе. Число автомобилистов в Москве уже более 4 млн, и мигалки достали всех. Но в движении «синих ведерок», которые отстаивают интересы всех водителей, от силы пара сотен активных участников. Стоит только хотя бы одной десятой процента от всех заинтересованных в ограничении произвола госвласти выразить свою волю коллективным действием, и шок в Кремле будет такой, что проблема мигалок будет решена в течение нескольких дней и навсегда. Петербургский опыт борьбы с «Газпромом» показывает, что локальная активность имеет успех. Сейчас много пишут о том, что, если вернется Путин, в стране будет застой. Я не понимаю, зачем ждать застоя, если можно устроить власти «веселую жизнь» вне зависимости от того, кто куда вернется.
Статья продолжает цикл «Пермский договор», посвященный выработке нового общественного договора. Цикл подготовлен совместно с Пермским экономическим форумом. Статьи выходят по пятницам.