Национальный вопрос нас портит
Если в квартирном вопросе у нас со времен Булгакова появились новые решения (спасибо приватизации), то вынужденное совместное проживание с народами ближнего зарубежья стало портить нас со страшной силой.
Решить национальную проблему немыслимо. В западных странах, страдающих от потоков мигрантов не меньше и дольше нашего, ситуацию смягчала идея толерантности. Провозглашенная поведенческая терпимость, естественно, не избавляла коренное население от раздражения пришлыми, но обязывала сдерживать его. Что психологически помогало, прежде всего, самим раздраженным.
Русские (в широком понимании) люди любят искренность, социальные условности считают фальшью. Так что над толерантностью начали насмехаться прежде, чем научились ее проявлять. Мне кажется, это все равно, что отказаться от болеутоляющего, потому что оно болезнь не вылечивает. Но я не о том, что западный опыт лучше нашего. Я об искусстве.
Может ли искусство помочь в решении национального вопроса? Может, решили меценат Виктор Бондаренко и художник Дмитрий Гутов. При поддержке Центра Ельцина и Фонда Егора Гайдара они создали проект «Россия для всех!». Начали возить его по разным городам в День российской независимости и к Дню народного единства показали в Московском доме фотографии.
На открытии было много людей доброй воли и правильных взглядов – от уважаемого правозащитника Людмилы Алексеевой до народного артиста Иосифа Кобзона.
Высоко демократичная вернисажная публика встала перед произведением, имитирующим уличную стену, на которой специально коряво, как на заборе, написано, что Исаак Дунаевский – как вам и говорили – еврей, Карл Брюллов – а вы не знали? – француз, Андрей Боголюбский – вот это да! – половец по матери, а Виктор Цой – кто бы мог подумать! – кореец по отцу. Выведены на проверку по пятому пункту пятьдесят великих, знаменитых, популярных и один святой. У Александра Невского бабушка была осетинкой.
В пламенно написанном пресс-релизе «России для всех» упоминаются так же Богоматерь еврейского происхождения и ее сын, Спаситель. Хотя в его случае, важнее, кто отец.
Под неполиткорректным сочинением художника Гутова, говорящего на языке националистически настроенного обывателя, приурочена конференция с обсуждением важных проблем нашего многонационального общежития. В ней будут участвовать уважаемые люди, но их речи мне не помогут.
Каждое утро мой вражденный интернационализм и семейное воспитание рушатся под напором оккупировавших наш окраинный московский район выходцев из кавказского местечка, судя по всему, малонаселенного. Они у нас водят маршрутки так, как им хочется, торгуют на рынке прогнившими турецкими фруктами, они оккупировали стоянку такси у метро своими антисанитарными автокалеками. Без них – никуда, с ними – невозможно.
Я понимаю, что эта часть Москвы останется за ними. Но мне надо собрать силы, чтобы свыкнуться с очевидным: очередное великое переселение народов вытесняет меня с места, где много лет назад, в вишневом саду стоял деревянный дом, в котором жила моя бабушка. Я ездила к ней в гости, мы гуляли в парке вельможной московского усадьбы, рассматривая гипсовых богинь с голой грудью. Потом на месте деревянного дома построили панельный, где я теперь живу, изредка выбираясь погулять в усадебном парке. Я бы никуда отсюда не уехала, но национальный вопрос заставляет меня решать квартирный.
Что делать, на арабских и индийских улицах Парижа когда-то жили французские бабушки.
В сложной многонациональной бытовой реальности мне никак без толерантности и искусства. Убеждение, что надо быть терпимым, сдерживает порыв сказать … этим… что я о них думаю. Проверено – им, небритым, ничего, а я расстроюсь. Искусство же помогает забыться, спрятаться от повседневного, утоляет печали, напоминая, о вещах более важных, чем соседство с неприятными мне людьми. Только не то, что возвращает меня к заборной правде под видом борьбы с ней.