Анна Потсар: Анализ риторики власти

Повышенная медиаактивность Дмитрия Анатольевича и Владимира Владимировича – это, конечно, чистое искусство ради искусства, ведь декабрьские и мартовские выборы, в сущности, состоялись в сентябре. Несмотря на уверения Медведева, что он пока еще президент, а пролететь на выборах может каждый, политические часы в общественном сознании уже переведены то ли вперед на полгода, то ли назад лет на пять.

Понять, перемещаемся ли мы с опережением графика в новую политическую реальность или возвращаемся к старой, по содержанию избирательной кампании не так просто, а новый политический язык, в котором видит спасение часть политологов, все никак не придумывается. Неудивительно: слова – не рассада, которую по весне сажают в грядки, и новый язык вне нового смысла будет иметь практическую ценность эсперанто.

Двойственное ощущение туманности будущего при полной его предопределенности возникает из-за аффирмативной интонации, с которой политические лидеры произносят более чем размытые тексты. В них вроде бы что-то утверждается, причем весьма уверенно, но конкретный смысл ускользает от слушателя, как если бы он внимал горному эху. Именно в стиле аффирмации исполнено программное обращение «Единой России», основанное на выступлениях Медведева и Путина: «работать, опираясь на народный наказ», «не отдадим нашу Россию», «закрепить позитивные тенденции в демографии», «бизнес должен быть социально ответственным», «решения должны быть справедливыми», «будем добиваться того, чтобы каждый человек был востребованным» (как и от кого этого можно добиться?). Эти безадресные пожелания, разбавленные очень частными обещаниями вроде специальных условий ипотеки для молодых учителей, никак не складываются в целостную картину, т. е. не тянут на программу. На предыдущих выборах организующим началом был хотя бы «план Путина», сейчас и того нет. В нынешнем словесном выражении реальность «Единой России», мягко говоря, мозаична.

За всей этой утопической риторикой стоят тщательно скрываемые опасения, противоречия и сомнения, тем более заметные, чем старательнее нас в чем-нибудь убеждают. В трехстороннем диалоге власти, оппозиции и общественности поочередно выходит на первый план то одна, то другая идея, причем без видимой последовательности. Отмена зимнего времени и высылка таджикских рабочих, борьба с педофилией и расширение границ Москвы, противодействие фальсификации истории и большое электронное правительство. О непрерывности смысла никто особенно не заботится, разрозненные проблемы объединяются искусственно, на основе отрицания чего-либо. Отправной точкой для рассуждений о будущем все время оказывается негативное событие прошлого, назначенное воплощением мирового зла в конструкциях типа «нельзя допустить повторения», для усиления эффекта используется набор тезисов на тему «какой не должна быть Россия». Последние четыре года роль худшего варианта развития событий играют «девяностые» и «кризис 1998 г.», а «кризис 2008-го» чаще упоминается в контексте социальных достижений тандема. Эта продуктивная практика, несомненно, сохранится и дальше, в то время как сам «тандем», идеологема, придуманная в 2007 г. для Медведева, скорее всего, забудется вскоре после президентских выборов, когда отпадет необходимость риторической легитимации перестановок во власти.

Постоянные отсылки к негативному опыту прошлого свидетельствуют о слабости положительной части риторики, и в этом смысле российская власть предсказуема и устойчива: новых идей нет, зато по мере необходимости изобретаются новые страхи и угрозы. Преемственность, которая вроде бы должна гарантировать стабильность, в своем логическом завершении превратилась в застой – и его немедленно начали бояться и не допускать. Правда, сама власть еще не решила, где проходит грань между застоем и стабильностью. Путин: «В советские времена было много позитивного». Песков, пресс-секретарь Путина: «Брежнев – это не знак минус. Для нашей страны это огромный плюс». Медведев: «Никакая стагнация, никакой застой просто недопустим, какими бы красивыми словами это ни сопровождалось, – мы должны двигаться вперед».

Если воспринимать застой как фазу экономической стабильности при консервации общественно-политической жизни и борьбе с инакомыслием, мы увидим ряд отчетливых риторических признаков приближающейся застойности. Во-первых, речевое поведение ряда политиков становится сугубо ритуальным. Судя по ораторскому мастерству, являемому на заседаниях Госдумы, правительства и других властных органов, говорящие нисколько не заинтересованы в аудитории, не стремятся быть услышанными и понятыми, не убеждают и не аргументируют, ибо решения принимаются не здесь и не сейчас. Но выступают, потому что это положено, как снимать перчатки при рукопожатии: практический смысл забыт, а этикетная норма осталась. Во-вторых, в публичной политике давно уже нет заметных риторических явлений, а следовательно, нет речевой и содержательной альтернативы действующей власти. В-третьих, в СМИ то и дело всплывают брежневские времена как источник образцов поведения для человека 2010-х. То на разные голоса заговорят о бегстве из страны и насильственном вытеснении гражданской инициативы в частную жизнь – в семью, дружбу, театры и туризм, то почти ностальгически напомнят милые детали застойного быта: кооперативная квартира, финские сапоги, книги и четвертинка бородинского за пять копеек. Если еще учесть, что Медведев и «Единая Россия» декларируют «гуманизацию государственной политики» («в центре нашего внимания – человек», сказано в программном обращении партии рядом с заголовком «Россия – социальное государство», Медведев постоянно называет Россию «комфортной для проживания страной»), то выходит, что и действующая власть, и СМИ предлагают населению заняться своими частными делами. Пусть себе мечтает о зарплатах, детских садах и жилье, пока Путин будет управлять государством, а Медведев – встречаться с блогерами. «Модернизация», преподносившаяся как важнейшая задача Медведева, как-то разом изменила содержательное наполнение от обновления технологий к социальным практикам. Спрашивая у медработников, как идет модернизация здравоохранения, Путин уточняет, о чем речь: зарплаты-то растут?

Немногочисленные речевые свидетельства менеджерской концепции управления государством еще сохраняются: «команда власти», «проект» и – отчасти – «формат». Но уже понятно, что приоритеты сменились от инноваций и инвестиций к социальным гарантиям. И если долгосрочное президентство Путина видится свершившимся фактом, то перспективы премьерства Медведева зыбки, судя по тому, насколько явно задвигаются на задний план связывавшиеся с ним идеи и понятия.

При дальнейшем устранении общества от принятия решений, сохранении нынешней политической системы и бюджетной политики неизбежна все большая маргинализация любого несогласия с властью: «стабильности» угрожает «экстремизм» в максимально широкой трактовке. Границы либерализма Путин отчетливо обозначил в недавнем интервью трем телеканалам, напомнив Владимиру Кулистикову о том, где тот работал до того, как возглавить общенациональное телевидение. Медведев же добавил, процитировав прокурора Вышинского на встрече с блогерами. Борьба с «экстремизмом» укрепляет статус «экспертизы» и проводящего ее «эксперта», того, кто толкует детские рисунки и популярные детективы в идейно верном ключе. При действующем законодательстве диктат экспертизы неизбежен. Кстати, если вспомнить имеющуюся экспертную практику по делам о национализме, нас еще ждут сюрпризы.

Досрочно разрешив проблему-2012, ее заглавные герои обрекли нас на просмотр предлинного сериала с заранее известным финалом. Чтобы хоть как-то скрасить спойлер, Путин и Медведев, что называется, доставляют лулзы, играя в бадминтон и в бормашину, открывая Большой театр и страничку «В контакте». В политических комментариях немедленно всплыло ключевое слово «клоунада».

Клоунада и власть совмещаются исключительно в карнавальной фигуре бобового короля. Тот факт, что политические лидеры вдруг освоили именно этот жанр, происходящий из низовой народной культуры и родственный средневековым фарсам, может говорить о том, что они и сами осознают свою власть как временную и не вполне подлинную. Или просто пытаются контролировать всплески народного остроумия, слишком уж оживившегося за время президентства Дмитрия Медведева.