Филип Буббайер: Авторитаризм не единственный путь для России

Возможно, главным после развала советского коммунистического режима стало понимание, что, если Россия хочет удержаться и даже преуспеть на мировой арене, ей надо разработать сущностно иную реальную политику (realpolitik). Этот термин, означающий метод управления страной, отсылает нас к имени Отто фон Бисмарка, прусского канцлера, который пропагандировал применение военной мощи («железом и кровью») в интересах своего государства и который объединил Германию силой. Этот термин закрепился за любым типом политики, основанном на сугубо практической выгоде, соединенной с макиавеллистским пренебрежением к нравственности. Согласно realpolitik в мире трудно выжить и выживают лишь те, кто не останавливается ни перед чем: военная и экономическая мощь должна быть достигнута любой ценой. В этом смысле realpolitik – это наука выживания в нашем опасном мире <...>

Но сегодня очевидно, что российские лидеры продолжают быть приверженными старым формам realpolitik. Причиной возвращения к политическому реализму в его самом циничном проявлении может быть факт утраты Россией, как и Британией и Францией, в последние десятилетия своей империи, а надо признать, что это (в чем убедились сами западноевропейские страны) довольно болезненный процесс. Так в некоторых русских появляется тоска по старым временам и методам, которые когда-то работали и давали результаты.

Риторика Путина и Медведева говорит об их выборе в пользу либерально-консервативной политики, в которой сочетались бы либеральные принципы и сильное государство. Это разумный выбор, и дискуссию о нем можно найти еще у Бориса Чичерина и Петра Струве. Поэтому подобный путь развития может быть представлен как исконно русский. Проблема заключается в том, что, когда доходит до дела, либеральные принципы применяются в экономике, а в политике – консервативные. Диспропорция достигает таких размеров, что российская эволюция становится версией китайской модели развития.

Фактом остается то, что политическая система стала или, если быть точнее, осталась коррумпированной. Для страны это очень усложняет любую попытку решить главные проблемы, на что часто ссылаются и Путин, и Медведев. В свою очередь население отказывается слушать обличения коррупции от политиков, для которых произвол в использовании власти является повседневным. Отчасти вину за коррупцию в России можно переложить на появление нерегулируемого рынка, однако явление коррупции совсем для России не ново, а с 1991 г. лишь приобрело дополнительные черты. Живой черный рынок существовал еще в советское время, а партийные лидеры всегда с готовностью пользовались своими особыми привилегиями. Решение руководителей страны не проводить реальных политических реформ делает бессмысленной любую попытку борьбы с коррупцией. Невозможно освободить экономическую систему от коррупции, пока в политической системе господствуют отношения патроната.

Другая проблема лежит в двусмысленном отношении России к Западу. Естественно, что российские лидеры испытывают разочарование, сталкиваясь с двуличием западных стран, случаев которого, без сомнения, много. Но при этом все еще существует тенденция обвинять в своих проблемах Запад. Отношение к Западу выглядит довольно непоследовательным: в трудную минуту Россия ждет поддержки, но как только ситуация выравнивается, сразу меняется тон, и Россия готова даже прибегать к угрозам для достижения своих целей. Очевидно, что отношения России и Запада не нормализированы. Вопрос отношений с Западом может быть рассмотрен подобным образом: лидеры и мыслители порой оценивают политику с точки зрения, ведет ли она к поощрению национальной гордости или к ее ущемлению, вместо того чтобы посмотреть, верна ли эта политика или ошибочна. Поэтому русским часто трудно непредвзято судить о том, какая политика правильна для их страны.

Едва ли у России получится быстро набрать экономическую мощь, с которой можно претендовать на звание сверхдержавы, поэтому лучшим шансом для нее быть влиятельной в мире остается путь «мягкой силы». С одной стороны, страна и элита находятся не в самом выгодном положении для подобной стратегии. До сих пор являясь весьма иерархическим обществом, Россия с трудом сможет встать на путь коллегиального принятия решений. Многие скептически оценивают возможность страны приспособиться к другим методам управления, полагая, что политическая культура здесь традиционно антидемократична. Привлекательность евразийской концепции, которая стала популярна после развала СССР, возможно, состоит в том, что она дает красивое культурное объяснение авторитарным традициям России и узаконивает иерархическую природу российской политики. Хотя самые агрессивные формы realpolitik были типическими чертами российской политики, важно помнить, что российская история знает и другие примеры. Существует серьезная интеллектуальная традиция, которая может лечь в основу иного подхода к власти и намного лучше послужить России в долгосрочной перспективе.

Поздние советские годы дают примеры такого подхода. Например, самые знаменитые русские диссиденты, Солженицын и Сахаров, могут многое предложить, придерживаясь при этом разных идеологических позиций. В эссе «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни» из сборника «Из под глыб» (1974) Солженицын пытается сформулировать более смиренный тип политического действия, подчеркивая важность духовности и ценность раскаяния и внутреннего развития. Если о реалистичности его идей по поводу развития российского Северо-Востока можно спорить, основная этическая направленность всего эссе впечатляет. Приверженность Сахарова правам человека и его работа в конце 80-х гг. по созданию конституционного аппарата, в котором будет представлен каждый голос, отражает его либеральный и светский подход к решению вопросов. К тому же оба они дали примеры понятных и легко применимых форм сопротивления: Солженицын с его активным призывом «жить не по лжи» и Сахаров с его толстовским выступлением против любой несправедливости: «Я не могу молчать». На примере этих личностей мы видим серьезную русскую традицию ненасильственного сопротивления.

Традиция, заданная авторами «Вех», тоже указывает на реализм другого рода. Хороший пример – идеи Семена Франка, еще одного либерал-консерватора. В одной из своих последних книг Франк писал о необходимости противопоставить охватившему Советский Союз большевистскому утопизму «христианский реализм». Франк имел в виду политическую философию, которая соединяла бы в себе разумную постепенность в социальных преобразованиях с осознанностью духовных и нравственных обстоятельств. Конечно, он говорил об общих принципах – решать проблемы в теории всегда проще, чем на практике. И все-таки «христианский реализм» – это еще одна идея из тех, что могут быть полезны сегодняшней России.

В действительности среди российских авторов – и в ХХ веке, и раньше – немало мыслителей, чьи работы можно было бы взять за отправную точку для новой, альтернативной политики. Неверно полагать, что сторонники авторитарных способов решения проблем – самые характерные представители российской политической мысли. Сегодня, в 2011 г., оптимизма начала 1990-х гг. давно нет, но к нему нужно будет вернуться, если российское общество захочет реализовать весь потенциал своей страны. Если общество действительно создаст новое видение величия России, то россиянам нужно будет подумать о выстраивании нового ряда идеалов и ориентиров, о создании такого взгляда на будущее страны, за которым стоит иная, нравственно более состоятельная форма реализма.

Внутренние сотрясения России не закончились с развалом СССР. Напряжение, которое существовало в конце 80-х между произволом партийной власти и зарождающейся конституционной системой, сохраняется в России по сей день. Два вида реализма ведут борьбу друг с другом: один за более авторитарную форму управления во имя стабильности и выживания, другой пытается укоренить политику в рамках закона и нравственной традиции сознания. Если реализм второго рода получит широкое распространение в России – а это, несомненно, потребует упорства и политической воли со стороны российских лидеров и российского народа, – то появится возможность выстроить более глубокие отношения между обществом и государством и укрепить доверие между Россией и ее соседями. И тогда мир станет восприимчивее к России и страна сможет внести в мировое развитие вклад, по-настоящему достойный величия ее культуры и глубины ее мудрости.

Стоит отметить, что Россия не единственное общество, которому пошло бы на пользу расставание с архаичными формами realpolitik. С подобной проблемой сталкиваются государства Запада, страны Азии и Африки. В каком-то смысле каждая страна и каждый человек постоянно оказываются перед выбором: жить ли им по правилам циничного реализма, который может обеспечить сиюминутный успех, или обратиться к реализму морально более состоятельному, который принесет плоды в отдаленной перспективе. Перевод Инны Березкиной

Автор – профессор истории, Кентский университет, Великобритания

Публикация представляет собой выдержку из статьи в сборнике «Россия на рубеже веков: 1991–2011». редакторы-составители – А. Зубов, В. Страда. М.: РОССПЭН, 2011.

Первая статья из серии «20 лет без СССР» – «Советский человек пережил СССР» – вышла 21.11.2011