От редакции: Нефтяной философский камень
Иметь инструмент влияния на цену нефти – заветная мечта российских чиновников. Несмотря на неудачи предыдущих попыток, они не оставляют надежды найти нефтяной философский камень.
Ведь и правда обидно. ОПЕК, объединяющая 13 стран – экспортеров нефти, добывает лишь вдвое больше, чем одна-единственная Россия. При этом страны ОПЕК то увеличивают, то уменьшают поставки нефти на рынок, воздействуя на нефтяные котировки, а российский экспорт таким влиянием на цены не обладает. «Мы занимаем такое значительное место в мировом нефтяном сообществе, что должен появиться наш российский фактор», – рассуждал министр энергетики Сергей Шматко в 2008 г. Тогда наши чиновники на протяжении нескольких месяцев обменивались опытом с картелем нефтеэкспортеров, Россия даже добилась того, что получила приглашение вступить в члены ОПЕК. Но дружба в итоге не сложилась.
Минувшей осенью президент Венесуэлы Уго Чавес на переговорах с вице-премьером Игорем Сечиным (который курирует ТЭК в правительстве) предложил создать альянс нефтеэкспортеров, альтернативный ОПЕК. По мнению Чавеса, Россия и Венесуэла добывают столько нефти, что и вдвоем могут делать с рынком то, что делает ОПЕК. Ответ Сечина был уклончивым. Но, по-видимому, идея влияния на цены по-прежнему занимает и его, и Министерство энергетики: оно за 5 млн руб. заказало экспертам просчитать целесообразность создания государственного нефтяного резерва, чтобы из него проводить интервенции на рынке.
Вчера Институт энергетики и финансов, которому достался заказ Минэнерго, рассказал о результатах своих расчетов. Институт считает, что если зарезервировать 15 млн т нефти (109 млн баррелей) и продавать ее время от времени на пике цен, то можно хорошо заработать и заодно сбивать котировки.
Но вспомним хотя бы лето 2011 г., когда Мировое энергетическое агентство (МЭА) решилось распечатать свои стратегические резервы и выбросить на рынок 60 млн баррелей, чтобы компенсировать дефицит поставок из-за войны в Ливии и сбить растущие цены. Чуда не произошло: нефть на новостях о решении МЭА хотя и подешевела на 7%, но очень быстро вернулась обратно, интервенция практически не повлияла на рынок.
Причина проста: нефтяные цены теперь определяются не спросом и предложением на сырую нефть, а состоянием финансового рынка. Львиная доля сделок – это сделки с производными финансовыми инструментами, не обеспеченными поставками реального сырья. Если в 90-е гг. сделки с физической нефтью составляли примерно 30% объема торгов (остальное – производные инструменты), то сейчас – меньше 1%. ОПЕК своими заявлениями не так сильно влияет на котировки, как кажется российским чиновникам.
Стратегические резервы нефти действительно есть у многих стран. И они, кстати, гораздо значительнее, чем предлагается создать в России: запасы стран – членов МЭА превышают 4,1 млрд баррелей, США резервируют около 700 млн баррелей.
Очень активно наращивает стратегические нефтяные резервы Китай. Сейчас в его хранилищах накоплено 178 млн баррелей, а к 2020 г. будет 621 млн баррелей. Но все они – не экспортеры, а импортеры нефти, им остро не хватает собственного топлива. Резервы служат им «подушкой безопасности» на случай сбоя в поставках или повышения цен. Это средство страховки от ценовых шоков, политических и климатических катаклизмов, а не инструмент рыночных спекуляций.
Впервые о госрезерве нефти российские чиновники заговорили в январе 2002 г. Это предложение продвигал руководитель Росрезерва Александр Григорьев. Правительство тогда поручило ведомствам проработать эту идею, но она была признана нецелесообразной. Спустя полгода президент «Роснефти» Сергей Богданчиков предложил собственный план создания стратегического резерва – не скупать нефть на рынке, а законсервировать несколько хорошо подготовленных к добыче месторождений. Но остальные нефтяные компании смысла в госрезерве не видят. По сути, все российские недра – это один большой резерв, достаточно наращивать или сокращать добычу. А тратить деньги на специальные хранилища – бессмысленное расточительство.