Гуриев, Цывинский: Политика важнее экономики

Двадцать лет назад, 25 октября 1991 г., Михаил Горбачев подал в отставку с поста президента СССР. Почти 70-летняя история Советского Союза закончилась, и Россия начала переход к рынку. Второго января 1992 г. были отпущены цены на потребительские товары – и в течение нескольких недель в историю вместе с плановой экономикой ушли и очереди, и дефицит. Сегодня очевидно, что 20-летний процесс перехода к рынку и демократии оказался гораздо сложнее, чем ожидалось. И тем не менее есть целый ряд поводов для оптимизма.

Во-первых, оказалось, что основные экономические законы работают и в России. Ответственная макроэкономическая политика, рыночное ценообразование, частная собственность действительно создают условия для экономического роста. Как только – к концу 1990-х – удалось приватизировать большую часть экономики, освободить большинство цен, сбалансировать бюджет и добиться снижения инфляции, российская экономика начала расти очень высокими темпами. Десятилетие «межкризисного» экономического роста 1998–2008 гг. с темпом выше 7% в год (в пересчете на душу населения) – это очень высокий результат. Такими темпами росли «азиатские тигры», когда они находились на аналогичном уровне развития. Более того, в истории советской экономики никогда не было ни одного десятилетия с такими высокими темпами роста.

Второй урок заключается в том, что нельзя недооценивать роль политических и правовых институтов, в первую очередь институтов защиты прав собственности и исполнения контрактов. Такие институты очень трудно построить, особенно если у них нет политической поддержки. Именно поэтому реформаторы так пытались создать критическую массу частных собственников. Ведь для госкомпаний по определению не так важно, существуют ли компетентная и некоррумпированная бюрократия, независимая и эффективная судебная система, можно ли отстоять права предпринимателей и инвесторов, можно ли защитить конкурентные рынки от посягательств монополий (очень часто сами госкомпании и превращаются в такие монополии).

Но здесь возникает проблема курицы и яйца. С одной стороны, без критической массы частных собственников построить институты действительно невозможно. Это мы увидели во второй половине нулевых годов, когда, несмотря на полный контроль над всеми ветвями государственной машины, власть не создала практически ни одного серьезного института и не провела почти ни одной серьезной реформы – не потому, что не могла, а именно потому, что на институциональные реформы не было спроса.

Во многом подход, выбранный в 1990-е гг., сработал – именно частный бизнес был основной группой поддержки успешных реформ первого срока Владимира Путина, и именно на частных предприятиях имел место основной рост 2000-х гг. Но, с другой стороны, эта же самая стратегия привела и к существенным проблемам. Так как приватизация была проведена в отсутствие институтов, многие сделки воспринимаются обществом как несправедливые, и итоги приватизации считаются нелегитимными.

Это, в свою очередь, создало спрос на национализации второго срока Путина и привело к тому, что власти все больше стали говорить о предпочтительности «стабильности» (которую в последнее время все чаще называют застоем). Да, для продолжения экономического роста необходимо улучшение институтов – и в первую очередь победа над коррупцией. Но для того чтобы победить коррупцию, необходимо резкое повышение политической конкуренции, что непосредственно угрожает сегодняшней политической элите. Поэтому власти заинтересованы в сохранении статус-кво – даже если этот сценарий сопровождается бегством капитала, утечкой мозгов и замедлением темпов экономического роста. Ведь с точки зрения политической элиты лучше находиться у власти в стагнирующей экономике (особенно если иметь доступ к нефтегазовой ренте), чем потерять власть – пусть и в растущей экономике.

Впрочем, декабрьские события показали, что в стране (или по крайней мере в больших городах) уже возник достаточно многочисленный и обеспеченный средний класс. И в этом третий урок 20 лет реформ – так или иначе, рано или поздно экономический рост приводит к спросу на политические реформы. Спор о так называемой гипотезе модернизации (выдвинутой более чем 50 лет назад американским социологом Сеймуром Липсетом) в российском контексте закончен. Сейчас уже не важно, правы ли были те, кто говорил, что для экономического роста необходима победа над коррупцией (и поэтому для экономического роста нужна демократизация). Или были правы сторонники Липсета (в том числе и инженеры «управляемой демократии»), что сначала нужна экономическая модернизация – ведь без нее все равно не удастся построить устойчивые основания для демократии. Декабрьские события показали, что экономический рост уже сделал этот спор предметом изучения историков. Доходы москвичей и жителей российских городов выросли настолько, что представители среднего класса уже могут позволить себе заботиться не только о личном потреблении, но и об обществе, участвовать в мониторинге выборов и в мирных – и хорошо организованных – акциях протеста. Эту силу осознает не только сам средний класс, но и власть, которая немедленно и, очевидно, неохотно пошла на первые уступки.

Это означает, что 20 лет дискуссий о том, что важнее – экономика или политика, закончены. Экономика уже достигла того уровня, при котором политические изменения неизбежны. В ближайшие годы, если не месяцы, мы увидим построение конкурентной демократии и создание современных политических институтов, повышение прозрачности и подотчетности власти. И это, безусловно, хорошая новость для дальнейшего экономического роста в России.