Дело было в Казани, дело кончилось плохо
"По данным обработки трети протоколов в Татарстане, этот регион показывает один из самых высоких процентов проголосовавших за Владимира Путина – более 86 с половиной" ("Эхо Москвы", 5 марта 2012 г., 01.04).
В момент, когда это сообщение появилось на ленте "Эха Москвы", непредставившийся и не показавший, конечно же, никаких документов милиционер на территории одной из казанских ТИК буднично спрашивал меня, есть ли у меня оружие и наркотики.
"Утро не предвещало такого расклада", – пел БГ в песне, начало которой вынесено в заголовок. Я пришел в УИК № 411 г. Казани, в которой были прозрачные урны, мне позволяли ходить по участку, фотографировать, смотреть, как выдают бюллетени. Председатель Альберт Зарипов был мил и просил прислать ему его фото. Школьный спортзал, в котором располагался участок, хорошо просматривался. В общем, за исключением мелких недочетов все было нормально. Не было каруселей и кучи открепительных. И кажется, явка около 70% близка к реальности.
В декабре на этом участке, судя по данным ЦИК, тоже не было сверхъявки и верениц с открепительными. "Единая Россия" набрала там 90% – второй результат в городе. Но на соседнем участке – № 410, расположенном в той же школе и "обслуживающем" тот же микрорайон, за ЕР в декабре проголосовало 39% при схожей явке. Я знал это, а если б даже и не знал, то на это обратил мое внимание бдительный избиратель, попросивший меня наблюдать за ними хорошо. И сейчас я прошу прощения у моего собеседника, ведь с заданием я в итоге не справился.
Представьте, что в автобус заходит контролер и просит вас предъявить билет. Вы отвечаете ему, что покажете билет только издалека, и машете какой-то бумажкой, а когда он все-таки пробивается к вам, чтобы посмотреть его поближе, вы торжественно удаляете его из автобуса с радостного согласия пассажиров, мотивируя это тем, что он мешает спокойному движению автобуса и отвлекает водителя. Примерно так обычно происходит на выборах в Казани. Комиссия молча рассортировывает бюллетени по пачкам, а потом считает их «по уголкам». Все это происходит под взорами наблюдателей с 10 метров – ближе им подойти не позволяют. Наблюдатели физически не могут видеть отметки на бюллетенях. Если наблюдатель начинает возмущаться, его удаляют, поскольку он "препятствует работе комиссии".
Но ведь в самой комиссии есть представители кандидатов. Наверное, они следят за тем, чтобы сортировка по пачкам происходила честно? Все члены УИК № 411 (кроме одного – студента от КПРФ) по «странному» стечению обстоятельств являются сотрудниками двух родственных фирм: ОАО "Трастовая компания "Татмелиорация" и ФГУ "Управление "Татмелиоводхоз". А мой милый председатель оказался замгендиректора "Татмелиорации". Учитывая, что все они были направлены в комиссию разными политическим партиями – ЛДПР, СР, ЕР, "Патриоты России" и даже МГЕР, выходит сюрреалистичная картинка. Весьма политически продвинутые в Казани мелиораторы.
Когда на моем участке пришел черед подсчета, милый председатель стал раздражаться. Ведь он сказал наблюдателям "сидеть там" – у стены, в 10–15 метрах от стола, куда вывалили бюллетени. А я вскочил и встал ближе – между мной и столом оказалось метра 2–3: еще недостаточно, чтобы ясно видеть каждую галочку, но уже можно хоть как-то работать.
– Вам отведено место, вернитесь на него.
– Я наблюдатель и имею право наблюдать с того места, где мне все будет видно.
– Если вы не будете меня слушаться, я удалю вас!
– Я никому не мешаю.
В качестве компромисса председатель Зарипов поставил два стула в 3 метрах от стола и предложил мне сесть с ним. Мы сели, к нам подвинулись другие наблюдатели, до того спокойно сидевшие у стены. Между тем члены УИК споро сортировали бюллетени, конечно же не объявляя их отметки. «Это же техническая работа, подождите, сейчас они рассортируют – и вы все увидите», – объяснял мне мой милый председатель в ответ на мои предложения все-таки соблюдать процедуру. "Но вы ведь будете по одному бюллетеню показывать при подсчете", – сказал я и испытующе посмотрел на него. "Так мы будем до утра сидеть!" – поморщился он. "Ничего, чай президента раз в шесть лет выбираем, посидим до утра", – ответил я, и, видимо, это и стало моей роковой ошибкой. Потому что, когда бюллетени были рассортированы, а стопка "За Путина" тянула процентов на 90, я запечатлел их на фото, и вдруг секретарь комиссии Мустакимова взвилась, сказав, что я не имею права на фотосъемку, ведь я не СМИ. Я как раз СМИ. Если я не СМИ, то кто СМИ, возмутился я. Но я и как наблюдатель имею право снимать – вон, говорю, камеры стоят снимают – и ничего. "Они затем и стоят, чтобы вам не снимать, – парировала она и добавила: – Я думаю, его надо удалять". И я почувствовал себя больным зубом перед консилиумом стоматологов. Через пять секунд комиссия "стоматологов-мелиораторов" единодушно проголосовала за мое "удаление", мне изготовили "Решение" и милиционер торжественно вынес мои вещи из холодного спортзала.
Я написал жалобу о необоснованном удалении меня с участка и поехал в ТИК Советского района, чтобы вручить ее. Как наблюдателя меня туда не пустили, а как представителя СМИ – только после серии звонков на 02 с просьбой прислать наряд. Комиссия располагалась на втором этаже администрации района. Несмотря на воскресный день и полуночный час, администрация не спала, работала – пеклась о благе жителей района. По крайней мере, руководитель ее аппарата был на месте. Мою жалобу в ТИК приняли, ночь пожирателей бюллетеней для меня кончилась, но, как выяснилось, началась ночь пожирателей протоколов.
В ТИК сидел наблюдатель от "Голоса", который пожаловался, что его не пускают на первый этаж здания администрации и у него есть подозрение, что члены комиссии с протоколами и пачками бюллетеней проходят на второй этаж (где сидит ТИК) не сразу, а через фильтр администрации района. Я, конечно же, тут же спустился вниз. В холле администрации председатели комиссий с протоколами толпились вокруг дамы, которая просматривала их, делала какие-то отметки. Деталей я разглядеть не успел – как только я поднял телефон для съемки, дама меня тут же вычислила и резво рванула к полицейскому, требуя меня вывести. «Его пропустили». – «Ну не К НАМ же!!!» И меня выставили с этажа. "К вам по-человечески отнеслись, пустили, а вы…" – урезонивал меня полицейский, когда я возмущался и требовал объяснений. Как ему было объяснить, что, пустив меня в здание, они всего лишь выполнили свой долг и перестали грубо нарушать закон?
Мои попытки выяснить у членов ТИК, что происходит на первом этаже и почему туда нельзя спуститься даже в их присутствии, не увенчались успехом. Зампредседателя ТИК предположил, что там, "наверное", ГАС "Выборы" проверяет протоколы на наличие ошибок и к ним нет допуска. Я спросил его: женщина внизу – это тоже ТИК? Он ответил – нет, фактически подтвердив, что протоколы проходят предварительную обработку, не доходя до ТИК, где сидят наблюдатели. Пройти со мной и проверить, что там происходит, он отказался.
Может, все-таки ничего противозаконного там не происходило и я зря наговариваю на председателей УИК? Через пять минут мои сомнения рассеяли полицейские, которые «попросили» меня пройти с ними в другой кабинет и под видом проверки, «не находятся ли мобильные телефоны в розыске», попытались найти и удалить видеозаписи, которые я предположительно мог сделать. Но, не разобравшись с телефонами, просто потребовали, чтобы я показал им последние видеозаписи. К сожалению, запись сделать я не успел, а то они, конечно, ничего бы в телефонах не нашли. Тут-то я и услышал предположение, что я мог пронести в здание администрации наркотики или оружие. А ЦИК Татарстана в это время рапортовал, что Путин набирает 86% по итогам обработки 30% протоколов, среди которых был и с 411-го участка. Видимо, без меня работа пошла споро и подсчет был закончен за полчаса, я еще стоял у дверей ТИК, а комиссия уже проходила внутрь и несла протокол итогов «выборов» и бюллетени, среди которых был и мой. Возможно, правда, он находился не в пачке Прохорова, за которого я проголосовал, а в той, которая, как я и предполагал, уместила в себе 90% голосов. Проверить это мне не дали, а другие наблюдатели даже и не стремились (все время с начала подсчета они молчали, не реагируя даже на мои обращения к некоторым из них).
Вот почему для меня выборы президента оказались нелегитимными – мой голос оказался сродни кошке Шредингера (то ли он посчитан, то ли нет, выяснится это только в случае, если будет назначен пересчет голосов). И вот когда все закончилось, я вспомнил, как мудрая мама двухлетнего сына, уговаривая его не плакать на избирательном участке, рассказывала ему о процессе голосования так: «Сейчас тетя даст нам бумажку, мы на ней немного порисуем, а потом выкинем в мусорку». Так примерно и произошло…