Григорий Юдин: Опросы вместо вбросов

По мере того как наблюдатели и члены избирательных комиссий завершают свою нелегкую многодневную работу и сообщают публике о ее результатах, поствыборный расклад вызывает все больше вопросов. Из разных концов страны продолжает приходить информация об одних и тех же систематических нарушениях, неизменно носивших массовый характер и кардинально изменивших результат. Абсолютное большинство участков все же осталось без наблюдения, и каждому остается делать выводы, основываясь лишь на имеющейся неполной информации. Однако рутинный и явно централизованный характер нарушений не дает поверить в то, что на глаза наблюдателям попались лишь редкие проявления «административного ража», которые не повлияли существенно на исход голосования. В результате возобладавшее было представление о «путинском большинстве» для многих все больше выглядит как миф.

В поисках дополнительной информации о масштабах нарушений многие обращают внимание на данные опросов и прогнозов, которые публикуют исследовательские центры – фабрики общественного мнения, или полстеры. И вновь, как и в декабре, аудитория сталкивается с тем, что решительно невозможно согласовать эти данные с сообщениями о том, что административная машина была целиком озабочена организацией вбросов, приписок, каруселей, откреплений, допсписков и голосований на дому. Остается либо убедить себя в том, что все эти манипуляции – небольшое досадное пятно на белом полотне честных выборов, либо...

«Заговора полстеров» не существует

И здесь многие из тех, кто не готов поверить в цифры, которые озвучивают полстеры, спешат обрушить на них обвинения в фальсификации данных массовых опросов. Собственно, шквал обвинений можно было наблюдать еще во время избирательной кампании: дескать, зависимость ведущих опросных центров от Кремля столь велика, что «настоящие результаты» они сообщают в «секретных опросах», а на публику выдают «нарисованные» цифры и тем самым помогают властям. Пытаясь защитить репутацию полстеров (которых в России упорно называют социологами), группа исследователей, назвавшая себя «Открытое мнение», провела собственный опрос, который сама и профинансировала. В результате были получены цифры, близкие к данным опросных фабрик.

Опрос «Открытого мнения» показал то, что и должен был показать: «заговора полстеров» не существует, хотя они и работают под серьезным давлением властей. Следует понимать, что исследования общественного мнения – сложная, многоступенчатая технология, заставить ее искажать данные на всех уровнях просто невозможно. Также невозможна и фальсификация на уровне руководства опросного центра: даже в тесно связанных с Кремлем конторах на верхних этажах достаточно принципиальных и весьма оппозиционно настроенных людей. Нечестная игра будет немедленно разоблачена, как это произошло с экзитполом ФОМ по Москве на декабрьских выборах, результаты которого исчезли с сайта организации, за что она была жестко раскритикована в профессиональной среде.

Обвинения в проплаченности опросов не просто ошибочны. Те, кто думает, что нужно просто «честно посчитать» общественное мнение, отвлекают внимание от истинной роли, которую опросы играют в существующей системе управления государством. Важно понимать, что выстроенная Кремлем административная машина действительно во многом опирается на опросы.

Вся система опросов, по сути, держится на двух китах: на репрезентативности и электоральных прогнозах. Репрезентативность предполагает, что респонденты отвечают на вопросы полстеров и тем самым представляют все население, а прогнозы обеспечивают полстерам «проверку реальностью», которая удостоверяет, что их данные способны предсказывать результаты выборов, а значит, отражают реальность. И вот здесь пришло время сказать то, о чем обычно молчат: на самом деле большинство людей на опросы не отвечают, а исход выборов вовсе не является независимым от прогнозов.

Как не стать опрошенным

Начнем с репрезентативности. Опросы в России граждане воспринимают в первую очередь как возможность сообщить власти о своей лояльности или недовольстве. Та часть населения, которая не воспринимает опросы таким образом, считает их просто пустой тратой времени – если и отвечает, то только из сердоболия по отношению к интервьюеру или оттого, что не с кем больше поговорить. За бортом преимущественно остаются те, кто ничего от власти не ждет – потому что отчаялись или потому что привыкли рассчитывать на себя. В крупных городах низкие показатели результативности (доля тех, кого удается опросить) уже мало кого удивляют – во многие дома интервьюеры вообще не могут войти, а доля ответов по телефону традиционно ниже, чем при личных интервью.

Главным результатом проекта «Открытое мнение» можно считать то, что доля тех, кто согласился ответить на вопросы, составила менее 28%. Если же добавить сюда тех, кто был занят и не подошел к телефону, то показатель будет еще ниже. Результативность традиционных электоральных опросов несколько выше из-за разницы в методах – имеющиеся данные позволяют заключить, что она все равно ниже 50%, однако систематическим подсчетом результативности вообще никто не занимается. Показатели результативности наши фабрики общественного мнения не считают нужным публиковать, хотя представляют множество самых разных других показателей.

Почему важно, что значительная часть людей отказывается принять участие в интервью? Это означает, что за общественное мнение выдаются ответы (более или менее честные) части общества, до которой удалось добраться и которая согласилась ответить на вопросы. Глядя на отчеты опросных фабрик, можно заметить, как слово «опрошенные» то и дело подменяется словами «граждане» или «россияне». Очевидно, что чем сильнее различия между теми, кого удалось опросить, и теми, кто оказался недоступен или отказался отвечать, тем меньше оснований говорить о том, что ответы опрошенных представляют всех россиян. И в условиях, когда более половины людей отказываются участвовать в опросах, мало оснований полагать, что полученный таким образом рейтинг кандидата отражает намерения населения в целом.

Почему сходятся цифры?

Между тем электоральные прогнозы, которые делают наши полстеры, хорошо предсказывают результат выборов. Как это возможно?

Как правило, опрошенные обнаруживают очень высокий уровень готовности прийти на выборы и проголосовать за кандидата от власти. Некоторые полстеры рассчитывают долю готовых отдать голос за того или иного кандидата от числа тех, кто намерен прийти на участки и определился с выбором. Если основывать прогнозы на этой цифре, то она с гарантией даст завышенный результат для кандидата от власти. Поэтому для получения собственно электорального прогноза некоторые полстеры вводят так называемые поправочные коэффициенты. Точную методику получения таких коэффициентов обычно не раскрывают. Однако из имеющейся в открытом доступе информации следует, что в этих коэффициентах учитывается разница между данными опросов и официальными результатами в течение прошлых избирательных кампаний. То есть таким образом полстеры волей-неволей легитимируют официальные цифры. Так, одна из опросных фабрик даже получила в 2008 г. приз от ЦИК за самое точное предсказание результата Дмитрия Медведева.

Эти прогнозы используются в Кремле для того, чтобы давать в регионы разнарядки – на какой результат следует ориентироваться. Электорат, который приходит в день выборов на участки, может разойтись с респондентами опросов и оказаться несколько менее лояльным. Отсюда необходимость корректировать результаты. Но заметно больше рисовать не стоит – это вызовет подозрения. Таким образом, задача машины состоит в том, чтобы выйти на прогнозный показатель с помощью обещаний, нажима, каруселей, вбросов и приписок.

Наконец, последним этапом легитимации официальных результатов становятся опросы на выходе с участков (здесь полстеры приводят долю отказывающихся отвечать: она оказывается около 30%, а кроме того, в полный рост встает проблема искренности). Весь день голосования административная машина следит за данными экзитполов, и при необходимости итоговые показатели голосования приводятся в соответствие с этими данными. В идеале чем лучше работает технология легитимации результатов с помощью опросов, тем меньше понадобится вбросов. Недаром на следующий день после голосования Владимир Путин в очередной раз публично зафиксировал встраивание полстеров в действующую систему управления страной, заявив, что они «научились хорошо прогнозировать будущие результаты».

Когда цифры перестают сходиться

Однако когда давление на административный аппарат со стороны наблюдателей и не поддающихся мобилизации избирателей возрастает, он начинает барахлить, а вместе с ним сбой дает и опросная машина. Именно это произошло на думских и президентских выборах: предвыборные прогнозы обещали «Единой России» более 50% голосов, а Путину – около 60%, но попытка административного аппарата легитимировать даже эту цифру в результате голосования наткнулась на активное сопротивление. Люди, которые скрывались за предвыборными неответами, неожиданно пришли на участки, чтобы выбирать и добиваться честных выборов. В декабре в Москве эти люди пришли в таком количестве, что результатом стал упомянутый выше печально известный экзитпол ФОМ по Москве, обнаруживший чудовищную фальсификацию. В марте ФОМ подстраховался и решил вовсе не вывешивать данные экзитпола по Москве, предложив вместо этого... данные по федеральным округам. Вопрос о том, почему в условиях явных массовых фальсификаций данные предвыборных прогнозов и экзитполов сходятся с официальными результатами, в последние годы стал для полстеров серьезной проблемой, угрожающей подорвать их способность формировать общественное мнение.

Впрочем, не было бы счастья, да несчастье помогло. На выручку полстерам пришла гражданская активность, резко возросшая на последних выборах. Именно она серьезно затруднила административному аппарату координацию и подгонку результатов. Осаждающие участковые и территориальные избиркомы наблюдатели, не отступающие даже перед физическим насилием, заставили исполнителей думать только о том, как бы обеспечить победу кандидата от власти с хорошим запасом. Задача «чтобы цифры сходились» невольно отошла на второй план. В результате между официальными итогами и результатами экзитполов обнаружилось небольшое расхождение в 4–5%. В декабре оно стало для полстеров настоящим спасением и позволило ответить наконец на вопрос «куда же деваются фальсификации»: дескать, вот эти проценты и есть разница между «настоящими» и официальными результатами голосования. Наверняка эта же стратегия будет задействована и на этот раз: 5%-ное расхождение данных экзитполов и ЦИК будет объявлено результатом фальсификаций, а фальсификации тем самым будут сведены к 5%, что вполне можно списать на излишнее административное рвение. Это позволит полстерам зафиксировать совпадение данных довыборных и послевыборных опросов, а заодно и легитимировать «путинское большинство».

Из того, что опросные фабрики единогласно утверждают, что большинство проголосовало за Путина в точном соответствии с их прогнозами, вовсе не следует, что это действительно так. И дело вовсе не в том, что настоящие результаты скрываются и подменяются ложными. На самом деле полстеры просто ничего не знают о большинстве, потому что большинство остается для них неудобным и недоступным.

Сколько раз на вопросы экзитпола отвечают карусельщики, голосующие десятки раз на разных участках? Какого ответа можно ожидать от бюджетников, которых заставляют голосовать по месту работы как раз для того, чтобы лишить их тайны голосования? Как влияет на голосование присутствие рядом с участком интервьюера, который словно бы проверяет, исполнил ли голосующий строгий наказ руководства? Способен ли респондент отличить стоящего на выходе с участка интервьюера от стоящих там же ребят, интересующихся, проголосовал ли респондент за Путина? Как можно рассчитать явку в условиях, когда кто-то голосует один раз, а кто-то – 15? И самое главное: какое отношение все эти вопросы имеют к демократическим выборам?

Отмахиваясь от фальсификаций как от небольших досадных искажений, полстеры продолжают делать вид, что работают в условиях демократических выборов – в тех же самых условиях, в которых в 1930-е гг. в США были разработаны технологии массовых опросов. Однако нежелание замечать огромную административную машину российского государства, производящую результаты голосования, превращает полстеров в звено этой машины. Сегодня она надорвалась и накренилась, изо всех сил стараясь обеспечить нужный результат в изменившихся условиях. Трудно прогнозировать, когда именно она упадет, но можно с уверенностью сказать, что встроившиеся в эту машину полстеры узнают о падении в числе последних.