Николай Малинин: Набережная свободы

Как-то я позволил себе заикнуться, что Третье кольцо — это зло, потому что испорчена куча прекрасных видов и создана масса видов чудовищных. Друзья мои, большинство которых автомобилисты, страшно возмутились: «Ты что? Город вздохнул свободнее!» — «Город? — удивился я. — Это вы своё автоменьшинство называете “городом”?» — «Конечно! — гордо отвечали они. — Мы меньшая, но лучшая его часть! Во всяком случае, определяющая».

Этот автосексизм — рудимент советских времен, когда автомобиль был символом успешности. Когда-то автомобиль был и символом свободы, но сегодня он символизирует нечто прямо противоположное. Стоять часами в пробках, завися от трафика, погоды, ДТП и перекрытия правительственных трасс… Тем не менее друзья-автолюбители настаивают, что пять кубометров салона — это и есть свобода. Свобода от толпы, давки в метро, от чужих запахов и прикосновений. Хотя мне всегда казалось, что это и есть «город»: чувство локтя, переживание другого как ближнего, таинственные ароматы незнакомых женщин.

Думаю, что тут какая-то путаница «свободы» с «приватностью». Почти как в формуле свободы по-путински: «мы не трогаем ваш бизнес, вы не лезете в политику». Сидите в своей машине, но в город не суйтесь. Попытка же выйти на площадь и обрести настоящую свободу пресекалась заявами о том, что «митинги помешают трафику». И вот этот «культ трафика» кажется мне гораздо большей гадостью, чем наивная попытка прикрыться им от революционных настроений. Подспудное восприятие пешеходного большинства как неважного свойственно как власти, так и моим друзьям-автолюбителям.

Да и за что любить пешеходов? Они не баллотируются в президенты, не владеют заводами, пароходами и футбольными клубами, не определяют рост ВВП. Хотя именно пешеходами был изобретен автомобиль! «Но автомобилисты об этом как-то сразу забыли. Улицы, созданные пешеходами, перешли во власть автомобилистов. Мостовые стали вдвое шире, тротуары сузились до размера табачной бандероли». Но ровно тогда, когда был опубликован «Золотой теленок», началась реконструкция московских набережных. Конечно, гранитные берега придали им много пафоса, но вот чего-чего, а пешеходного пространства было тут с лихвой. Сегодня достигнуть его можно, только рискуя жизнью: на промежутке от Крымского моста до Краснохолмского — всего пара светофоров. «Набережные отрезаны от города» — эта проблема обсуждается много лет, власти обещают то мостики, то букинистов на набережных.

Ощущение ресурса тем не менее сохранялось — пока на днях первая набережная не пошла под нож. Пешеходное пространство Котельнической набережной взяли и урезали вдвое, рассекши его частоколом столбиков. Объясняют-то, конечно, заботой о пешеходах, но на самом деле это очередная победа «трафика» над «городом». Раз ресурс не используется — его захватывает сильнейший. «И на фига мне теперь эти мостики, если тротуара не осталось? — отреагировала подруга. — Перейти и утопиться».

Весь мир давно знает: «Чем шире улицы — тем больше машин». Улучшить движение можно только жесткими ограничениями. Слава великого урбаниста Джейн Джекобс началась с того, что она подняла восстание против великого градостроителя Роберта Мозеса и не дала тому проложить хайвей, который бы рассек нью-йоркские районы Сохо и Виллидж. С тех пор весь мир борется с хайвеями. В Бостоне, например, ради того, чтобы убрать хайвей под землю, прорыли гигантский туннель Big Dig ценой в $14,6 млрд. Но никто не сомневается, что он себя окупит, потому что недвижимость, которая раньше стояла над хайвеем, теперь стоит над парком и резко выросла в цене, соответственно и налоги в казну выросли. А в Лос-Анджелесе вынули из бетонной оболочки целую реку: мероприятие обрело красивое имя: daylighting.

Поскольку похожая по смыслу акция с московской речкой Неглинкой кончилась полным фиаско, предлагаю другое красивое название: Occupy Embankment. Художники, букинисты, марафонцы — кто угодно. Набережные надо занять чем-нибудь красивым, оккупировать, пока нам не оставили тротуар размером с табачную бандероль. Давайте отвоюем хоть их. Если со страной пока не получилось.

Автор — архитектурный критик