Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации предусмотрен так называемый особый порядок судебного разбирательства. Его суть состоит в следующем. Подсудимый признает свою вину и отказывается от изучения собранных доказательств в судебном заседании. За это он получает сокращение предельного наказания на одну треть. Институт проблем правоприменения проанализировал практику реального использования особого порядка российскими судами и обнаружил, что подсудимые на деле не получают никаких выгод.
Доля дел, рассматриваемых в России в особом порядке, впечатляет: за 2011 г. это 57,4% всех дел. Этот институт очень выгоден прокуратуре и следствию. Доказательства не изучаются судом, и нет шансов, что дело развалится. Для вечно перегруженного российского суда особый порядок – вещь тоже очень удобная. Дело можно рассмотреть буквально за полчаса, да и приговор писать гораздо проще. По большому счету можно просто скопировать с флешки обвинительное заключение прокуратуры, поскольку подсудимый сам признал, что там все правильно написано.
Согласно букве закона такой расклад должен быть выгоден и обвиняемому. Если понятно, что оправдательного приговора не будет (вероятность менее 1%), то почему бы не сократить себе наказание на треть? А если подсудимый находится в сизо, то сокращение срока рассмотрения дела в суде – это возможность быстрого перевода в места заключения, где условия содержания лучше.
По закону для рассмотрения дела в особом порядке нужно согласие потерпевшего. Это означает, что подсудимый должен сделать что-то такое, чтобы потерпевший не возражал против сокращения срока (например, компенсировать материальный ущерб). Предусмотренное таким образом наказание включает (что нечасто в российском уголовном праве) не столько репрессивную, сколько реститутивную (компенсирующую ущерб) функцию уголовного наказания. А именно она в последнее время рассматривается в качестве ключевой во всем мире, особенно когда речь не идет о тяжких насильственных преступлениях.
Практика сделок с правосудием существует в большинстве стран мира. Конкретные механизмы и их распространенность могут сильно различаться. Но законодатель почти всегда считает нужным поощрить подозреваемого в том случае, когда он идет на сотрудничество со следствием. Такое сотрудничество считается признаком относительной «незакоренелости» преступника. В числе прочего приводятся аргументы, связанные с огромной экономией средств налогоплательщиков, ведь особый порядок сильно снижает нагрузку на суды и государственное обвинение. С общечеловеческих позиций это тоже вполне логично. Если человек все признал, полностью согласился с предъявленными обвинениями, готов понести наказание и, что важно, как-то компенсировал ущерб, нанесенный потерпевшему, то вполне логично наказать его менее строго.
Работает ли этот принцип в России? Для ответа на этот вопрос Институт проблем правоприменения создал репрезентативную выборку из 10 000 уголовных дел, рассмотренных районными судами в 2011 г. Для анализа были взяты преступления, предусмотренные двумя массовыми статьями: ч. 1 ст. 111 – «Нанесение тяжких телесных повреждений (без отягощающих обстоятельств)» и п. «в» ч. 2 ст. 158 – «Кража с причинением значительного ущерба». Эти статьи в сумме охватывают почти 30% всей российской судимости. Было проанализировано более 2500 случаев, предельная ошибка выборки не превышает 2%.
Оказалось, что избрание особого порядка слегка (на 10% для кражи и на 20% для нанесения тяжких телесных повреждений) снижает вероятность осуждения к реальному лишению свободы и настолько же повышает вероятность условного срока. Однако эта закономерность действует только в том случае, если обвиняемый совершил преступление впервые и не находился под стражей до вынесения приговора. Если судят рецидивиста или человека, содержавшегося в сизо, то наказание не меняется в зависимости от того, выбрал он особый порядок или обычный.
И это при том, что, избирая особый порядок, подсудимый лишает себя шансов на прекращение дела. А по краже (где такое прекращение возможно) прекращается по нереабилитирующим основаниям (например, в связи с деятельным раскаянием) почти две трети дел, рассматриваемых в обычном порядке.
Что же касается самого важного – размера наказания, то и он будет практически одинаковым. Для условного лишения свободы разницы нет вообще никакой. Для реального срока при особом порядке по сравнению с обычным порядком сокращение не превышает одной шестой для тяжких телесных повреждений и одной восьмой для кражи.
Получается, что в сложившейся российской практике люди, которые признали себя виновными, приложили некоторые усилия к тому, чтобы загладить свою вину, сэкономили кучу времени прокурору и перегруженному суду и снизили расходы налогоплательщиков, на деле получают такое же наказание, как и те, кто всех этих действий не совершил. То есть, попросту говоря, происходит откровенный обман, причем обман людей, которые всем своим поведением продемонстрировали благие намерения.
Первая причина этой ситуации связана с не вполне удачной лингвистической конструкцией в Уголовно-процессуальном кодексе. Там сказано не о «сокращении срока на треть», а о том, что нельзя назначать наказание свыше двух третей от максимума. Но в России и так судьи практически никогда не назначают наказание из верхней трети. Для простых убийств (ч. 1 ст. 105), например, по которым особый порядок невозможен, свыше 90% приговоров дают наказание в пределах нижних двух третей.
Вторая причина связана со странной и противоречивой политикой Верховного суда, который так и не сформулировал своей позиции, а предпочел просто перефразировать текст закона. В результате судьи штампуют в особом порядке такие же сроки, как и в обычном.
Для того чтобы исправить правоприменение и обеспечить наиболее «конструктивным» из российских правонарушителей более честные условия обмена, достаточно внятной позиции Верховного суда или небольшой корректировки текста Уголовно-процессуального кодекса – чтобы судьи сначала назначали приговор как в обычном порядке, а потом смягчали его. Существует и третий путь – наиболее сложный, но наиболее перспективный. Он предполагает введение в России института торга между обвинением и защитой, когда по результатам их переговоров обозначаются четкие и понятные рамки возможного приговора.