Кирилл Харатьян: Защитные порядки родины

Сегодня годовщина начала Великой Отечественной войны, официальная для России памятная дата под названием День памяти и скорби. Царствие Небесное миллионам погибших, вечная память.

Судя по воспоминаниям разных знакомых мне стариков, обстановка накануне войны с Германией была самая что ни на есть напряженная – я говорю, конечно, не о международной обстановке, а о советском обществе. Войны истерически ждали, рассказывала мне бабушка, и даже здравомыслящие люди считали, что мировой капитализм желает гибели советской стране; да может, так оно и было. В тот момент слова «защита родины» были, надо полагать, вполне актуальной темой.

Сейчас, по-моему, о защите родины говорят или в официально-пафосных речах, или в саркастическом ключе, обсуждая доходы генералитета, или спьяну, со слезой в глазу, непосредственно перед поножовщиной. В общем, не всерьез.

И кажется, зря. Родина-то очень даже нуждается в защите. Я, разумеется, ни одной секунды не имею в виду военного смысла этих слов: на Россию давно уже никто нападать не собирается; и я приложу максимум усилий, чтобы военными «защитниками родины» не стали ни мои сыновья, ни мои внуки, особенно младший. Военные защищают то, что им не принадлежит, в этом онтологическая (пардон) сущность их, видимо, нелегкой профессии; я же имею в виду гражданские ценности, когда люди защищают свое, любимое и дорогое.

Тут-то и обнаруживается решительная сложность. Современный обыватель, и я в том числе, хорошо понимает под «своим, любимым и дорогим» обстановку квартиры, ближайшую родню (и то не всегда), друзей, здоровье – и это почти все. Личное пространство обычного человека в России – очень-очень маленькое. В «Записках на кардио­граммах» врач Михаил Сидоров рассказывает, как некто приехал к себе во двор, обнаружил, что его парковка занята машиной скорой помощи, – и потребовал, чтобы та отъехала и освободила его законное место. Он не плох, этот владелец машино-места, он ничего не имеет против скорой, он просто не видит дальше собственного носа, никак не разделяет судьбы ближнего (в библейском понимании) своего.

А все потому, что общество российское сегодня очень атомизировано: экономические неурядицы новой государственности доделали ту вредительскую работу, которую репрессивными методами начала советская власть. Теперь нету даже фальшивой «родины», которую навязывали безбожники (ну и хорошо, что нету), нету ощущения своего места в общем доме, а есть разве что желание обособиться. Поэтому-то известные мне участники выступлений на Болотной площади, Якиманке или проспекте Сахарова были в таком восторге: они вдруг обнаружили, что бывает общность чуть более широкая, чем офисная, и совершенно свободно возникшая. И что можно с любовью относиться к тем своим, которые совершенно чужие.

Я не принадлежу к сторонникам протестного движения, но мне оно нравится, как ни парадоксально это звучит; мне видится, простите за пафос, что тот зачаток родины, то есть единого человеческого пространства, который был множеством людей отмечен на массовых акциях, – дорогого стоит и нуждается в защите. Не физической, конечно, не методом «грудью стать против следователей и ОМОНа», – а через осознание новых (а вообще-то очень старых) ценностей.