От редакции: Условности в прошлом

События последних месяцев заставляют предположить, что спрос на «красивую оболочку» демократических (хотя бы по названию) институтов у российской власти снизился.

Как написали вчера «Ведомости» («Где скрываются доходы», стр. 01), Федеральная служба охраны до сих пор не опубликовала декларации о доходах своих руководителей (по закону это надо было сделать до середины мая). На сайтах многих государственных служб декларации найти сложно, архивы удаляются.

Правительство фактически разрешило госкомпаниям скрывать информацию о закупках: Минэкономики будет определять (и правительство подписывать), какие сведения о закупке, не составляющие государственную тайну, не нужно публиковать.

Принятие скандального закона о митингах, ограничивающего и без того ограниченную свободу собраний, оправдывалось его разработчиками из «Единой России» тем, что при грамотном правоприменении этот закон будет вреден только настоящим преступникам и провокаторам. Глава Следственного комитета Александр Бастрыкин оправдывал свои угрозы в адрес журналиста Сергея Соколова тем, что «сорвался».

Следствие по делу о беспорядках на Болотной площади 6 мая ведется такими методами, которые заставляют подозревать заказ на результат: суды арестовывают подозреваемых без заслушивания свидетельских показаний, известны случаи ареста людей, которые на Болотной не были. Так же немотивированно содержатся в сизо обвиняемые в хулиганстве девушки из группы Pussy Riot.

История с контролем за честностью выборов, начавшаяся с протестов против фальсификаций на выборах думских и продолженная установкой видеокамер на участках перед выборами президентскими, закончилась пшиком: суды не принимали к рассмотрению иски, основанные на видеозаписях. Порой создается впечатление, что судьи, в адрес которых за последний год со стороны общества прозвучало много конкретных обвинений, повторяют неправосудные приговоры уже «из принципа» (хотя какие тут принципы).

В целом ощущение, что прежний общественный договор, заключавшийся в том, что общество закрывает глаза на ошибки и «перегибы» со стороны власти в обмен на малую часть ресурсной ренты, по-новому отрефлексирован властью. Больше простора для действия нужно дать не обществу, а государству.

Эту «политическую целесообразность» можно объяснить двумя основными факторами. Страх протестов и желание не допустить в России какой-либо революции вышли для власти на первый план. Сейчас главная задача – «задавить оранжевую гадину», поэтому вопрос соблюдения демократических приличий несколько потерял в актуальности. Надо понимать при этом, что, давая подчиненным индульгенцию на нарушение этих приличий, верховная власть не может контролировать выполнение ими основной задачи; чиновники и силовики на местах будут использовать и уже используют «политическую целесообразность» в своих целях. Главная проблема этой политики в том, что собственно протесты были вызваны отсутствием институтов – нынешнее отрицание институтов в пользу целесообразности загоняет проблему вглубь.

Второй фактор, очевидно, снижение давления – можно даже сказать, цивилизационного – со стороны Запада, который погружается в экономический кризис. Да и Владимир Путин со своей стороны может аргументировать изменение политики необходимостью сохранить стабильность в международном масштабе.

Можно предположить, что вторая волна кризиса привела к окончательному разочарованию Путина в западной капиталистической экономике и устройстве общества. Как настоящий тактик, Путин воспринимает неспособность в течение короткого времени справиться с кризисом как полное поражение Запада. Соответственно, ориентироваться на западные ценности теперь ни к чему. Построим как-нибудь свою модель демократии – теперь «национальную», судя по вчерашнему выступлению в Петербурге.