Сергей Лагодинский: Как религия, искусство и право уживаются в Германии

Художник Георг Грош изобразил распятого Иисуса Христа с противогазом и подписью: «Заткни пасть и служи дальше», за что районный суд приговорил его к штрафу за богохульство. Земельный суд Берлина, однако, отменил приговор, подчеркнув, что художник не оскорбил чувства верующих, так как его высказывание являлось критикой церкви, выраженной в сатирической форме, а такая критика защищена свободой художника.

Всем тем, кто в дискуссии о справедливости или несправедливости приговора Хамовнического суда против Pussy Piot торопливо кивает на законы Германии, следует внимательнее присмотреться к немецкой судебной практике, а не только к букве закона. На своей интернет-странице российский МИД точно цитирует §166 немецкого уголовного кодекса, предусматривающего за богохульство наказание вплоть до лишения свободы на срок до трех лет. МИД, однако, умалчивает, что диапазон «до трех лет» включает в себя различные более мягкие меры наказания и отправной точкой имеет оправдательный приговор.

Закон о богохульстве в действии

Скажем прямо: крайняя мера наказания, прописанная в отдельно взятой уголовной статье, абсолютно ничего не говорит о том, как немецкая Фемида отнеслась бы конкретно к Pussy Piot, пройди их акция в Германии, и уж точно ничего о том, правильно ли к ним отнеслась Фемида российская. В Германии бывали вот такие приговоры: штраф 1800 евро за беганье нагишом в соборах; четыре месяца лишения свободы за срыв богослужения в 50-й (!) раз; штраф 8400 евро за совокупление во время богослужения. Но ссылки на приговоры, вынесенные в Германии, играют нулевое сравнительное значение для анализа хамовнического правосудия по многим причинам.

Во-первых, трудно сравнивать несравнимые факты: участницы Pussy Piot в храмах не раздевались, молебны не срывали, а если кто-то из них и совокуплялся, то не в церковных помещениях.

Во-вторых, трудно сравнивать несравнимые законодательные базы. Если уж смотреть на немецкое правосудие, то исходить следует отнюдь не из вопроса, как какая-нибудь фрау Сырова в одном из берлинских судов (скажем, в районе Марцан) применяет статью о богохульстве, а о том, что грозило бы девушкам в Германии, если бы статьи о богохульстве в немецком законодательстве не было вообще, ведь в российском законодательстве такой статьи нет.

Самой суровой санкцией, которую фрау Сырова из Марцана могла бы применить по отношению к немецким Pussy Piot, в таком случае было бы наказание за нарушение неприкосновенности чужого помещения, карающееся штрафом или заключением до одного года. Например, протестный плакат, развернутый перед алтарем во время рождественского концерта в одном из центральных соборов Ганновера в 2007 г., сначала просто игнорировали. Лишь после того, как протестующие перешли к громкому скандированию, была вызвана полиция и активисты были наказаны за нарушение неприкосновенности чужого помещения (отнюдь не за богохульство!) штрафом в 1000 евро. А вот наказать панк-артисток за обиду, нанесенную какому-либо отдельно взятому христианину, фрау Сырова вообще была бы неправомочна, так как оскорбительные высказывания в адрес больших групп верующих за исключением иудеев (по историческим причинам) не затрагивают честь и достоинство их отдельных приверженцев. Слишком велик и аморфен коллектив христиан в целом, считают немецкие суды. Аргумент этот интересен, кстати, в связи с гражданским иском против Pussy Piot со стороны оскорбленной Ирины Рузаникиной, расстроенной в чувствах после общеизвестного происшествия.

Конституционные права в действии

Все это, однако, мелочи по сравнению с ролью конституционного права, которое судье фрау Сыровой пришлось бы учитывать, вынося свой приговор. Ведь начиная с постановления Федерального конституционного суда 1958 г. любые законодательные нормы применяются судебными инстанциями Германии в свете конституционных прав и свобод граждан. Конкретно это означает следующее: независимо от оценки художественной ценности каким-нибудь немецкопоющим аналогом Валерии, суды Германии с высокой вероятностью признали бы действия Pussy Piot актом искусства. Дело в том, что конституционное правосудие применяет здесь так называемое «открытое определение искусствa». Оно определяет художественный характер произведения вне традиционных формально-эстетических рамок. Иными словами, наличие художественного качества в действиях подозреваемых определяется не тем, насколько их песенные способности хоть отдаленно напоминают способности Анны Нетребко или в какой мере театральный аспект их выступлений совпадает с общепринятыми ожиданиями классического театра. Ценность поступка скорее определяется «многообразием самовыражающегося содержания», позволяющим постоянно реинтерпретировать их произведение, находя в нем все новые и новые значения и замыслы (определение Конституционного суда от 1984 г.). Более того, из всех этих возможных интерпретаций уголовный судья имеет право учитывать лишь ту, которая предусматривает наименьшие уголовное наказание для подсудимых. Итак, в случае Pussy Piot немецкие судьи рассматривали бы их акцию не в качестве надругательства над верой, а как художественную попытку критики институтов церкви и государства. А так как их действия частично напоминают сатиру, неплохо напомнить позицию Конституционного суда Германии, особо подчеркивающего, что неотъемлемой, а потому приемлемой частью подобных выступлений являются искажения, отчуждения образов, гротескные преувеличения в описании людей и событий (Конституционный суд по делу «Титаник» 1992 г.).

Свобода искусства

Естественно, свобода искусства не безгранична и в Германии, но, учитывая то, что она одна из самых широких конституционных свобод, ее границы не могут регулироваться простыми законами, а регулируются лишь другими конституционными ценностями столь же высокого ранга. Наказания за художественные акты возможны лишь в исключительных случаях. В 1997 г. региональный административный суд г. Кобленца подтвердил запрет театральной постановки «Синдром Марии», «буквально смешивавшей с грязью ценности верующих», «использующей представления из сексуально-фекальной области». Несмотря на сходство формулировок с лексикой Хамовнического суда и его «экспертов», описание деталей планировавшегося немецкого представления поражает воображение и мораль читателя. От конкретных описаний откажемся, не желая обидеть религиозных читателей. Скажем одно: в сравнении с ними представление российской панк-группы в храме выглядит спектаклем Театра юного зрителя.

Кроме свободы искусства немецкие Pussy Piot были бы защищены свободой слова. Вес этого конституционного права определяется кроме всего прочего еще и контекстом сказанного. Например, против интернет-распространителя футболок с изображением распятого животного (свиньи) было начато уголовное расследование за богохульство (региональный суд Нюрнберга, 1998 г.). А вот обществу защиты животных, инсценировавшему сцену распятия с полуголыми волонтерами в масках животных, представление разрешили, так как из контекста былo понятно, что они протестуют против конкретного социального и политического феномена (административный суд г. Зигмарингена, 2011 г.). Скорее всего подобный контекст был бы учтен немецким правосудием и в пользу Pussy Piot. Все эти примеры демонстрируют одно: само наличие статьи, карающей за богохульство, далеко не значит, что в Германии девушки были бы приговорены к какому-либо серьезному уголовному наказанию. И уж абсолютно точно можно сказать, что мера пресечения в форме предварительного заключения для них выбрана бы не была. Слишком ничтожно потенциальное преступление с точки зрения уголовного права.

К сожалению, история как России, так и Германии показала, что судьбу человека в этих странах в последней инстанции не всегда решает суд. Несмотря на оправдательный приговор, Георгу Грошу, тому самому, изобразившему Иисуса Христа в противогазе, все-таки пришлось покинуть Германию. Это произошло с приходом Гитлера к власти в 1933 г. Чуть позже творчество Гроша было признано немцами «дегенеративным». Разочарованный тем, что широкие народные массы Германии поддержали Гитлера, Грош принял гражданство США в 1938 г. Оправдательный приговор в пользу Гроша до сих пор считается точкой отсчета истории свободы искусства послевоенной Германии.