От редакции: Показательные процессы и их аудитория

Председатель Следственного комитета Александр Бастрыкин считает, что в деле «Оборонсервиса» (о коррупции в Минобороны, ущерб – 6 млрд руб.) все «жаждут крови», но при этом никто не хочет «37-го года». С «кровью», по словам Бастрыкина, тут будет сложно, потому что следствию приходится заказывать сложные экономические экспертизы, так как за каждым решением «Оборонсервиса» стоят оценщики.

Законность должна быть приоритетом в ходе любого расследования, очень хорошо, что выводы будут делаться на основании качественной экспертизы. Хотелось бы также качественной экономической экспертизы, например, во втором деле Ходорковского – Лебедева, которые, по мнению следствия, украли у себя нефть. Нужна экспертиза и в деле «Кировлеса» (обвиняемые – Алексей Навальный и Петр Офицеров), в котором СКР, по сути, считает коммерческую сделку «хищением в виде растраты». Наоборот, в деле Pussy Riot было целых три психолого-лингвистических экспертизы, две первые не нашли в их действиях мотивов разжигания ненависти или религиозной вражды, и понадобилась третья, чтобы наконец найти.

Дело «Оборонсервиса» касается бывшего министра обороны Анатолия Сердюкова, и, хотя Александр Бастрыкин может посоревноваться с Сердюковым в близости к президенту (да и, наверное, уже победил), все-таки полной самостоятельности у него здесь нет, да она и не нужна.

Перед нами показательные процессы. А раз так, то каждое предназначено особой аудитории. Дело «Оборонсервиса» и дела Ходорковского, Навального, Pussy Riot имеют разную направленность, или разные целевые аудитории. Возможно, что адресат дела Сердюкова – высшие эшелоны власти. Считается, что им важно продемонстрировать внимание к деталям, щепетильность с экспертизами. Дело Ходорковского адресовано бизнесу, а аудитория дел Навального, Pussy Riot и «болотного» – городские образованные слои, различные меньшинства и протестные группы. Их нужно напугать – иначе как понять откровенную свободу в обращении с Уголовно-процессуальным кодексом и другими законами?

Что же касается «37-го года», пора признать, что это просто популярный мем, который власти удобен для описания ситуации не меньше, чем недовольной оппозиции. Конечно, сейчас совсем другой год на календаре и другие технологии в ходу – современные.