Михаил Дмитриев: Поле конфликта охватывает уже не только политиков, но и интеллигенцию
Внешняя эффектность истории с Сергеем Гуриевым и «делом экспертов» затушевывает другой аспект истории Гуриева, который делает ее поворотным пунктом в отношениях властей и общественности.
На фоне многих других конфликтов российских властей с оппозиционно настроенными политиками и общественными деятелями история с Сергеем Гуриевым оказалась более резонансной. Но, как мне кажется, этот резонанс скорее связан с эмоциональной составляющей истории – сочетание семейной драмы и полудетективного характера. Гуриев – заметная фигура не только в российской общественной жизни, но и на международном уровне. Накануне отъезда во Францию его карьера была на подъеме. Под его руководством Российская экономическая школа (РЭШ) превратилась в вуз международного калибра – редкий случай в российском высшем образовании. ЦЭФИР, исследовательское подразделение РЭШ, является лучшим экономическим аналитическим центром Восточной Европы и бывшего СССР – региона с населением более чем 400 млн человек.
Какими бы ни были отношения Сергея Гуриева с Алексеем Навальным, в общепринятом смысле этого слова их невозможно квалифицировать как целенаправленную политическую деятельность. Это прежде всего было формой выражения личных политических убеждений. Более того, это выражение убеждений отнюдь не препятствовало Гуриеву тесно и конструктивно взаимодействовать с правительством и администрацией президента по широкому кругу экономических и социальных проблем, в решение которых он и его коллеги из РЭШ вносили значительный вклад. Власти эту работу ценили и активно ее использовали. Тот факт, что впервые угроза именно уголовного преследования возникла в отношении человека, активно сотрудничавшего с властью, но высказывавшего политические убеждения, которые перестали устраивать власть, – это явление принципиально новое.
До недавнего времени давление, совмещенное с уголовным преследованием, фокусировалось на оппозиционных политических активистах. Чтобы сделать его более эффективным, были приняты изменения в законодательство, которые расширили и упростили применение уголовных мер воздействия в политической сфере.
Давление, которое испытали на себе некоммерческие организации в рамках законодательства об иностранных агентах, в целом было менее жестким. Сегмент, который по роду деятельности стоит ближе всего к РЭШ, – экономические аналитические центры – прошел через проверки на предмет иностранного финансирования и участия в политической деятельности. Но для них это были скорее попытки сделать предупреждение, чтобы эксперты не слишком увлекались общественно-политическими дискуссиями. Попытки же приравнять к политической деятельности участие в разработке различных аспектов социальной и экономической политики, чем эти центры в основном и занимаются, выглядели малоубедительно.
В английском языке собственно политическая деятельность обозначается словом politics, а выработка и реализация мер в различных социально-экономических областях обозначается словом policy. Русский язык использует одно и то же слово «политика» для обозначения обеих сфер, но это не отменяет принципиальных различий между ними.
Разумеется, то, что может показаться мягким в глазах политиков, отнюдь не воспринимается как таковое самими представителями экономических аналитических центров. Большинство их лидеров я хорошо знаю лично. Надо все-таки понимать психологию этой среды. Это не оппозиционные политики и не российский бизнес, которые закалены в боях и постоянно взаимодействуют по различным поводам с правоохранительными органами, и не правозащитники, в основе деятельности которых по определению заложен конфликт. Это ученые, которые по своему складу и по характеру работы стараются избегать открытых конфликтов. Для них даже проведенные проверки – это серьезное психологическое напряжение, тяжелейший стресс. Более того, эти действия властей воспринимаются как крайне несправедливые. Эти эксперты добросовестно занимались своим профессиональным делом и в сферах своей компетенции конструктивно взаимодействовали с властями разных уровней, стараясь по мере сил способствовать решению социально-экономических проблем и развитию страны.
Особое значение истории с Гуриевым состоит в том, что она дала российскому обществу принципиально новый сигнал: не только политическая деятельность, как это было прежде, но и просто публичное выражение инакомыслия, не подкрепленное действиями политического характера, теперь может стать предметом уголовного преследования. Если этот сигнал подан осознанно и соответствует действительным намерениям властей, то он переводит отношения власти и общества в качественно новую стадию. По существу, речь идет о возможном распространении по инициативе властей поля конфликта с политиков на интеллигенцию в широком смысле этого слова, а точнее – на социальные слои, вовлеченные в экономику знаний.
В основе экономики знаний лежит свободная конкуренция идей, их беспрепятственный обмен внутри страны и за рубежом и столкновение различных точек зрения по любым вопросам. Экономика, основанная на знаниях, – это будущее страны. Она будет только развиваться и втягивать в свою сферу все большее и большее количество образованных людей, которые генерируют знания, инновации и участвуют в их распространении. Чем более жесткими будут ограничения на свободу мнений, тем заметнее будет напряженность в этой среде.
Ухудшение экономической ситуации уже вынудило пойти на объявление амнистии для предпринимателей и на смягчение необоснованного судебного прессинга на бизнес. Но новый курс плохо сочетается с использованием экономических дел, как в случае с Гуриевым, для давления на инакомыслящих интеллектуалов или оппозиционных политиков. Политически и экономически мотивированные иски придется отделить друг от друга гораздо более однозначно, чем сейчас, иначе бизнес не поверит в поданный амнистией сигнал.
При всей внешней остроте противостояния внесистемной политической оппозиции и власти в долгосрочном плане этот конфликт для самих властей может оказаться менее опасен, чем внешне менее жесткое противостояние с массовыми слоями интеллигенции. После демобилизации уличного протестного движения в крупнейших городах власти действительно могут себе позволить эскалацию конфликта с представителями внесистемной оппозиции. Оппозиция ослаблена, изолирована от общества, а перспектива завоевания ею широкой общественной поддержки пока не просматривается.
В отличие от оппозиционных политиков интеллигенция, сталкиваясь с давлением, не склонна к жесткому коллективному отпору. Каждый, как в романе Альбера Камю «Чума», склонен выбирать меру личного сопротивления индивидуально. Ассоциация независимых центров экономического анализа в ответ на проверки ограничилась весьма сдержанным открытым письмом, адресованным властям. «Левада-центр» практически в одиночку борется за свое право вести независимые социологические исследования политических настроений. Сергей Гуриев, в отличие от Алексея Навального, предпочел уклониться от прямого столкновения, уехав за границу и волей-неволей превратившись в политэмигранта. Вполне в соответствии со своим новым статусом он занялся написанием экономической программы для Алексея Навального. Но в дальнейшем могут найтись представители интеллектуальной среды, которые откажутся уезжать и будут готовы пойти в тюрьму за свои убеждения. Тогда возникнет фигура наподобие академика Сахарова, интеллектуала-символа, чье влияние будет основываться на готовности твердо отстаивать свои убеждения перед лицом более сильных оппонентов. По мере усиления давления поток этих конфликтов не иссякнет, но будет воспроизводиться и нарастать.
Именно с такой ситуацией столкнулся Советский Союз в последние два десятилетия своего существования. Борьба с инакомыслием тогда была поставлена на широкую ногу. Советская интеллигенция много натерпелась от власти, поскольку ей постоянно приходилось высказывать идеи, не совпадающие с официальной точкой зрения – в том числе и в общественно-политических вопросах. Но и для советской власти интеллигенция превратилась в камень преткновения. Ее вольнодумство приходилось терпеть, поскольку она была необходима для поддержания статуса сверхдержавы, а ситуация постоянного давления на интеллигенцию усиливала ее оппозиционность. В конечном счете проиграла в этом противостоянии не интеллигенция, а советская власть. В эпоху перестройки оппозиционные идеи, возникшие в интеллектуальной среде, охватили широкие слои советского общества. Закончилось это коллапсом советской системы.
Российской власти не стоит недооценивать советский опыт. Иначе семена новых конфликтов, бездумно посеянные сегодня, могут дать обильные всходы в будущем. И случай с Гуриевым – хороший повод притормозить и осмотреться по сторонам.