Андрей Колесников: Новая версия политики «сдерживания»
Джеймс Бирнс, госсекретарь США (1945-1947), в своих мемуарах отмечал некоторые удивительные черты советской дипломатии, воплощенные в Вячеславе Молотове: месяцами могут по любому вопросу заматывать решение, выдвигать все новые и новые контраргументы, а затем предложить в качестве своего тот вариант, который инициировался противоположной стороной переговоров. Русское слово Nyet произносилось Молотовым так часто, что, писал Бирнс, «я воспринимал его уже как часть своего языка». Молотов «мог сказать по-английски I agree («Я согласен»), но он так редко с чем-либо соглашался, что его произношение оставляло желать лучшего» (James F. Byrnes, Speaking Frankly, New York, 1947, p. 279).
Потом был построен новый мировой порядок - «два мира - два Шапиро», холодная война. Доктрина сдерживания. Мирное сосуществование двух систем (формулируя сложнопроизносимые идеологемы, брежневские спичрайтеры совсем не жалели Леонида Ильича - Александр Бовин хотя бы объяснил ему, что такое конфронтация, в обмен на разъяснительную работу по поводу того, что такое боровая дичь).
Потом была перестройка. А затем постперестроечный мировой порядок сгорел, как шина на майдане.
И тема нового мирового порядка снова вернулась во всем своем конфронтационном великолепии.
В принципе, в этой теме мало что изменилось с тех времен, когда в 1950 г. другой госсекретарь США, Дин Ачесон (1949-1953), чьи тщательно подстриженные усы щеточкой знаменитый колумнист Джеймс Рестон называл «триумфом политического планирования», сформулировал тему своего выступления перед Ассоциацией выпускников Гарварда: «Достижение чувства общности (community sense) среди свободных наций - шаг к мировому порядку». Да и он стоял на плечах гигантов - был же до него Вудро Вильсон. Строго говоря, эта формула остается актуальной и сейчас, хотя частично она стала успешной: политической наукой постулировано, что демократии между собой не воюют (с этим тезисом когда-то запальчиво спорил Сталин, правда употребляя термин «капиталистические государства»; Молотов, согласно Бирнсу, чтобы не путаться, делил все живое на «фашистов» и «демократические силы»).
В сентябре увидит свет новая книга Генри Киссинджера «Мировой порядок». Что там написал патриарх, с которым так любит обниматься наш президент (архитектору разрядки не привыкать - его целовал в губы сам Брежнев!), пока не известно. Однако в аннотации есть по-киссинджеровски точная постановка вопроса. Сводится она к следующему: никогда не существовало «правильного» мирового порядка. У каждой цивилизации была своя концепция. Древний Рим представлял окружающий мир как скопище варваров; исламская цивилизация ощущала себя центром вселенной; Соединенные Штаты были убеждены в универсальном прикладном значении демократических принципов. Теперь цивилизационные позиции сталкиваются, результат - растущая напряженность в мире. Наверняка в этой книге Киссинджер пытается разобрать на мелкие детали и нынешние российские представления о мировом порядке, стараясь - в традиции Realpolitik - если уж не простить, то понять.
В логике Realpolitik следует оценивать и нашумевшее высказывание Анатолия Чубайса о новой политической архитектуре мира, которое, правда, было цитатой, причем не скрытой: «Как сказал премьер-министр одной крупной страны, Россия сумела доказать, что мир больше не однополярный, но это будет стоить России очень дорого и заплатила она далеко не всю цену». Под премьер-министром, возможно, понимался Дмитрий Медведев, правда, про конец однополярности он говорил, еще будучи президентом.
Да, конечно же, Россия вернулась на мировую арену, правда, скорее в ленту новостей и в качестве персонажа карикатур, и не очевидно, что в качестве реального полюса силы. Не мягкой силы - точно.
И вот в этом контексте снова имеет смысл вернуться к тому, с чего мы начали: с модели советской внешней политики сталинского периода, которая, по Джорджу Кеннану, есть просто враждебное прикрытие автаркичной и автократичной политики внутренней.
Когда Майкл Макфол в конце февраля покидал Россию, в ходе интервью для «Новой газеты» я спросил у него, не подготовил ли он по примеру своего великого предшественника Джорджа Кеннана «длинную телеграмму» об истоках и смысле политики России. Он ответил, что подготовил, но содержание - секрет. Кеннана же он очень ценит и всякий раз, возвращаясь в свою резиденцию в Спасо-хаусе, видит его портрет. (Как выяснилось позже - в том числе как напоминание о возможном выталкивании из страны пребывания: об этом Макфол откровенно рассказал Дэвиду Рэмнику, главному редактору «Нью-Йоркера»: David Remnick, Watching the Eclipse. - The New Yorker, Aug. 11, 2014.) Затем, вполне в логике Кеннана, он написал статью: текст автора «длинной телеграммы» в журнале «Форин аффэйрс» был подписан мистером X, Макфол же в «Нью-Йорк таймс» подписался своей фамилией. Но по степени жесткости и отсутствию иллюзий тексты сопоставимы.
Кеннан объяснял впавшим в ступор американским дипломатам, что это не они недоработали в переговорах с Советами, а сама природа сталинской власти предполагает конфронтацию. Этого действительно не могли уяснить в те времена американские переговорщики, готовые уступать Сталину и не понимавшие, почему ситуация в разговорах с союзной державой становится все хуже и хуже. Тот же Бирнс писал, что речь Сталина в Большом театре в феврале 1946-го (вполне соизмеримая по эффекту с фултонской речью Черчилля) стала для него неприятным шоком.
Макфол почти 67 лет спустя после статьи Кеннана в «Форин аффэйрс» призвал расстаться с иллюзиями по поводу самой возможности присоединения путинской России к мировому порядку (Michael McFaul, Confronting Putin's Russia? The New York Times, March 23, 2014): «В дополнение к усилению автократии Путин в целях большей легитимации стал нуждаться во враге - Соединенных Штатах».
Если несколько огрублять ситуацию, то можно сказать: со времен Кеннана по-крупному в глубинной внутренней природе российской политики не изменилось почти ничего. В «длинной телеграмме» Джордж Кеннан писал: «...они находят оправдание инстинктивному страху перед внешним миром, диктатуре, без которой не знают, как управлять, жестокостям, от которых не осмеливаются воздержаться, жертвам, которые вынуждены требовать <...> В основе невротического восприятия Кремлем мировых событий лежит традиционное и инстинктивное русское чувство неуверенности в собственной безопасности <...> На это <...> стал накладываться страх перед более компетентными, более могущественными, более высокоорганизованными сообществами <...> они всегда боялись иностранного проникновения, опасались прямого контакта западного мира с их собственным <...> они привыкли искать безопасность не в союзе или взаимных компромиссах с соперничающей державой, а в терпеливой, но смертельной борьбе на полное ее уничтожение».
В советской историографии Кеннана всегда называли идеологом холодной войны, хотя он скорее автор доктрины сдерживания, основанной на том, что самоедский автократический режим рано или поздно помрет сам, а надо только жестко, но не переводя дело в стадию горячей войны, сдерживать его (по большому счету в долгосрочной перспективе так и случилось). Значит, у нас сейчас началась холодная война - 2. Попутно заметим, что одним из авторов самого термина «холодная война» был оппонент Кеннана, выдающийся журналист и политический мыслитель Уолтер Липпманн. Впрочем, Кеннан полагал, что Липпманн «мочит» его в серии статей «Холодная война», изданной в том же 1947-м отдельной книгой, только потому, что он сам не мог печататься в «Форин аффэйрс»: жена редактора этого престижного журнала Хэмилтона Армстронга ушла от него к Липпманну и дорога в редакцию была ему закрыта (John Lewis Gaddis, George F. Kennan. An American Life, New York, 2011, p. 274).
Понятие «сдерживание» (containment) использует и Макфол, говоря об «избирательном сдерживании и вовлечении»: «режим должен быть изолирован» с помощью санкций, а вовлечение должно иметь чисто технический переговорный характер, без подталкивания Путина к восприятию западного порядка и ценностей. Ибо это бессмысленно.
Словом, ситуация дошла не только до корректности применения термина «холодная война», но и до возращения доктрины «сдерживания», обновленной до версии 2.0. Это не новый мировой порядок. Это старый мировой беспорядок.