Почему набиравшие силу протестные митинги быстро сошли на нет? Есть разные гипотезы: усталость участников, отсутствие внятной стратегии, разочарование в лидерах оппозиции. Все эти объяснения очень правдоподобны. Но нам кажется важным, что 1 февраля, за два дня до очередной акции оппозиции, был организован масштабный проправительственный митинг на Поклонной горе. Анализируя политическую историю правящей Институционально-революционной партии Мексики в XX-XXI вв., Магалони (Voting for Autocracy, 2006) находит, что цель таких митингов - мобилизация и координация сторонников режима. Недавнее исследование Регины Смит, Антона Соболева и Ирины Соболевой (Well-Organized Play: Symbolic Politics and the Effect of the Pro-Putin Rallies, 2013) показывает, что проправительственные митинги в России оказались эффективны в мобилизации «ядра поддержки» Владимира Путина не менее мексиканских.
В статье 2010 г. в International Affairs Сергей Гуриев и Екатерина Журавская задаются вопросом: «Почему Россия не Южная Корея?». Тенденции последних лет заставляют слегка изменить географический фокус вопроса. Российские власти усилили наказание за участие в митингах, осложнили работу неправительственным организациям, ограничили доступ к оппозиционным веб-сайтам и вынудили несколько федеральных СМИ изменить редакционную политику. Насколько далеко готово зайти государство в усилении контроля за обществом? Александр Проханов утверждает, что «в России <...> зреет новая формула [политического управления]», учитывающая «северокорейскую модель». Действительно ли российские власти готовы воспользоваться ею - ввести жесткую цензуру и отменить остатки политической конкуренции?
Точно предсказать невозможно, но мы полагаем, что скорее нет, чем да. Россия вряд ли превратится в Северную Корею. Дело в том, что современные авторитарные режимы хорошо научились использовать формальные демократические институты - прежде всего выборы и СМИ - для подавления массовых протестов и предотвращения раскола элит.
Если в демократиях выборы обеспечивают смену людей во власти, то в авторитарных режимах, по выражению Беатриз Магалони (Стэнфорд), они создают «образ неуязвимости». Партия власти должна уверенно побеждать и тем самым показывать бессмысленность любого протеста. Но для этого согласно недавним работам политолога Альберто Симпсера (Why Governments and Parties Manipulate Elections, 2013) и экономистов Георгия Егорова и Константина Сонина (Incumbency Advantage in Non-Democracies, 2014) граждане должны верить, что даже по действующим правилам игры оппозиция имеет шанс победить. Если выборы - это чистая фальсификация и правящая партия набирает 90-100%, то их результаты никому не интересны. Они ничего не скажут о поддержке власти. Но если непонятно, на 5% или на 25% фальсифицированы выборы, то объявленный результат может заставить людей поверить, что режим популярнее, чем есть.
Частично свободные выборы помогают создавать образ неуязвимости, а частично свободные СМИ - этот образ укреплять. Поэтому закон, фактически запрещающий иностранным акционерам владеть российскими медиа, - плохая новость для руководства страны.
Понять, как это происходит, помогает история протестов зимы 2011/12 г. Вечером 5 декабря на Чистопрудный бульвар Москвы вышли недовольные результатами парламентских выборов. На митинге было 5000-10 000 человек. В следующие два месяца число участников протестного движения резко возросло. 10 декабря на Болотной площади было не менее 60 000, а 24 декабря на проспекте Сахарова - до 100 000-120 000. Однако уже на следующую акцию (4 февраля) вышло значительно меньше людей (около 60 000). Затем число участников антиправительственных акций неуклонно снижалось.
Такие акции могут влиять и на противников режима. Увидев много людей на марше в поддержку Путина, участники митингов оппозиции могли решить, что режим популярнее, чем казалось, и покинуть протестное движение. Этот механизм работает, даже если настоящих сторонников режима на Поклонной горе было немного. Главное, чтобы невозможно было точно сказать, сколько их - 5% или 95%. Чем выше неопределенность, тем сильнее проправительственный митинг снизит энтузиазм оппозиции.
Но почему марши в поддержку властей в одних странах помогают свести протестное движение на нет (Россия и Мексика), а в других оказываются бесполезным инструментом в руках терпящей политическое поражение элиты (Ливия и СССР)? В новой работе (Theory of Authoritarian Image-Building) мы предполагаем, что ключевую роль здесь играют СМИ. Недовольные режимом не верят пропаганде, а верят независимым медиа. Сколько ни объявляй по «Первому каналу», что на марш в поддержку Путина вышел миллион человек, на настроения оппозиционеров это не повлияет. Если же телеканал «Дождь» покажет, что на проправительственном митинге было 150 000, оппозиционно настроенные граждане могут поверить в популярность властей и перестать выходить на улицы.
Этот механизм может работать, даже если потенциальные участники протестов точно знают: популярность властей низка. Представьте, что вы - тайный сторонник оппозиции, работающий в госоргане, и владеете точной информацией, что большинство москвичей против действующей власти. Будете ли вы участвовать в митинге оппозиции? Совсем необязательно. Вы же не знаете, есть ли эта информация у других. Поделиться своим знанием вы (не без причин) боитесь, да могут и не поверить. В такой ситуации приходится оценивать не общественные настроения, а то, что о них думают другие. Откуда взять такие оценки? Из общедоступных источников: гос-ТВ (ему оппозиция не верит), опросов (им тоже не доверяют) и свободных СМИ (если есть). Из них оппозиционеры и узнают, что проправительственный митинг был масштабным. Но они не знают, сколько его участников на самом деле поддерживало власть, а сколько оказалось там случайно.
Вот почему частично свободные выборы и СМИ полезны для стабильности политического режима, так что курс на закручивание гаек вряд ли достигнет северокорейской стадии.
Более реалистична для России модель с элементами иранского политического режима: выборы проходят (но в списках только разрешенные кандидаты), оппозиция существует и проводит массовые акции (но в условиях угроз, арестов и нападений на активистов), интернет не запрещен, но сайты и соцсети блокируются, как только оппозиция зовет на улицы. Проханову такой сценарий может показаться пессимистичным, но с точки зрения гражданских свобод (или скорости их урезания) и экономического развития (или деградации) в Тегеране лучше, чем в Пхеньяне.