Кирилл Рогов: Ресурсный национализм - от ЮКОСа до Крыма

Под ресурсным национализмом обычно понимают политику национализации нефтяной отрасли. В 1960-1970-е гг. многие развивающиеся страны вытеснили международные нефтяные компании и стали самостоятельно управлять нефтяными ресурсами. В фазе роста цен этот шаг позволил им быстро наращивать и эффектно распределять госдоходы, но затем обернулся рядом негативных последствий. В период низких нефтяных цен (конец 1980-х - 1990-е гг.) недостатки национализации вполне себя проявили. Однако новый виток роста цен в 2000-е гг. вызвал новую волну ресурсного национализма.

Нефтяной Левиафан

Однако мы склонны использовать это понятие в более широком значении. Под ресурсным национализмом мы подразумеваем авторитарную консолидацию, сопутствующую нефтяному буму и национализации нефтяной промышленности, оперирующую идеями частичной автаркии, форсированного антизападничества и борьбы за региональное лидерство. Среди наиболее ярких примеров можно упомянуть Ливию при Каддафи, исламистский Иран, Ирак при Хусейне и Венесуэлу при Чавесе. (Недавняя книга американского исследователя Дж. Колгана, анализирующая склонность нефтяных стран к войнам, оперирует теми же примерами, но предлагает несколько иные объяснительные механизмы.)

Ресурсный национализм можно считать проявлением «нефтяного проклятия». В современных работах по этой старой теме акцент делается на том, что эффект нефтяного проклятия связан не столько с самим фактом наличия нефти, сколько с тем, как выстроено управление ресурсами и рентными доходами. Один из крупнейших специалистов по нефтяному проклятию Майкл Л. Росс (UCLA) пришел к выводу, что надежные статистические подтверждения негативного эффекта от нефтяных доходов для институционального развития и роста прослеживаются лишь с конца 1970-х гг. То есть с момента, когда большое количество нефтяных стран произвело национализацию нефтяной отрасли.

Национализация ведет к росту доходов государства. Однако затем проявляют себя отрицательные стороны: резко возрастает волатильность доходов, снижается подконтрольность самого государства - оно меньше зависит от налогов граждан и бизнеса, формируются устойчивые рентораспределительные коалиции. Происходит экспансия государства в экономике: в небогатых странах со слабой финансовой системой национализировавшее нефтяную отрасль государство становится почти единственным источником инвестиций.

Граждане обычно горячо одобряют национализацию, но оборотной стороной этого одобрения становятся растущие ожидания. Огосударствление экономики ведет к снижению отдачи от нефтяных доходов для экономического роста. Государство оказывается зажато между ожиданиями граждан, претендующих на дивиденды от национализации, ухудшением качества управления нефтегазовыми ресурсами, возросшим влиянием рентораспределительных коалиций и сокращением частных инвестиций в экономику.

Вот и корень будущих проблем: роль государства в экономике увеличивается, ожидания населения и элит растут, а отдача от нефтяных доходов падает.

Два нефтяных бума

Рассматривая политэкономические процессы в России начала XXI века, мы должны помнить, было два периода нефтяного бума: 2004-2008 гг. и 2010-2013 гг. Общие доходы от экспорта в первый период (пять лет) составили $1,53 трлн, а во второй (четыре года) - $1,96 трлн, на 28% больше. При этом средние темпы роста экономики в 2004-2008 гг. составляли 7,1%, а в 2010-2013 гг. - 3,4%; среднегодовой прирост инвестиций - 15,6 и 5,4%, совокупный чистый отток капитала - $11,3 млрд и $232 млрд.

Два периода отличаются рядом важнейших структурных характеристик. Если в первый период Россия вступала с преимущественно частным нефтяным сектором, то во втором источник 2/3 экспортных доходов стал преимущественно государственным.

Одним из следствий стало изменение механизмов финансирования экономического роста. В начале 2000-х олигархи, стремясь закрепить доминирующее положение в экономике, инвестировали в смежные и не связанные с нефтяным сектора, способные генерировать прибыли и тем самым увеличивать отдачу экономики от притока нефтедолларов. Государственные олигархии начала 2010-х в основном этого делать не могли, а если делали, то преимущественно по политическим соображениям. В результате генераторами инвестиций стали государственные корпорации и банки, которые в силу недостатка в экономике длинных денег использовали преимущественно госсредства и иностранное финансирование.

В конце 2000-х правительство попыталось консолидировать промышленные и транспортные активы. Сформированные в результате гигантские холдинги стали основными получателями государственных (по сути) инвестиций, идущих через госбанки или из бюджета и госфондов. Все это вело не просто к падению эффективности инвестиций, но к тому, что рыночные сигналы и стимулы оказались в экономике подавлены или блокированы, а частные инвестиции все более вытеснялись. (Это не единственный механизм, обусловивший снижение отклика экономики на приток нефтедолларов, но, пожалуй, наиболее важный по своим последствиям.)

Перерождение режима

Как и предсказывает модель Росса, национализация нефтяной отрасли ведет к снижению подотчетности государства и политическим дисбалансам. Олигархи начала 2000-х создавали противовес государственной и силовой бюрократии, в той или иной степени представляя интересы всего частного бизнеса. В условиях неустойчивой правовой и институциональной среды они были заинтересованы в легализации капиталов на Западе, что также формировало ограничения для политического (и внешнеполитического) курса.

Квазигосударственная олигархия начала 2010-х, сформированная под крылом распределительной системы и институтов государственного насилия, напротив, видит в открытой экономике угрозу и стремится укреплять свою внутреннюю, домашнюю легитимность за счет конфронтации с внешним миром.

Разрушение политических балансов (далеко не оптимальных) и огосударствление экономики привели к серьезному напряжению внутри сложившейся системы. Выяснилось, что даже максимальные экспортные доходы больше не генерируют роста.

Это напряжение проявило себя сначала в провале «партии власти» на выборах 2011 г. и массовых демонстрациях 2011-2012 гг., а затем в украинском кризисе 2014 г. В условиях начала стагнации сформировавшаяся модель стала терять легитимность, прежде обеспеченную устойчивым ростом экономики и доходов. Потребовались принципиально новые обоснования доминирующей роли государства в экономике и эксклюзивного монополистического режима в политике.

Миссия вместо развития

Описанный механизм нефтяного проклятия сводится к тому, что на фоне растущей роли государства экономика перестает переваривать деньги. Противоречие между сохраняющимися высокими доходами от экспорта и невозможностью транслировать их в экономический рост компенсируется поиском идеологической миссии, будь то панарабизм, экспансия боливарианизма или - в российском случае - идея реставрации геополитического влияния СССР. Нефтяное богатство, вытесняя рынок, подрывает экономику и государственные институты. Переход к мобилизационной модели (мотивированный внешней конфронтацией) становится попыткой заморозить, затормозить этот процесс: консолидировать ресурсы, сохранить легитимность и контроль над аппаратом.

Причины крайней отзывчивости населения к ресурсному национализму связаны с эффектами нефтяного богатства. Огосударствление экономики увеличивает и численность, и экономический вес реципиентов распределительной системы. Переход к конфронтации и «национальной мобилизации» - это политическое обоснование перераспределения ресурсов от рыночного сектора к нерыночному и квазирыночному в условиях прекращения роста общего объема ресурсов.

Экономические успехи ресурсной державы формируют завышенные ожидания и самооценку, но не вызывают ни уважения, ни симпатии у окружающих (особенно соседей!), рассматривающих ресурсную модель как аномалию, а принесенное ею богатство - как незаслуженное преимущество и угрозу собственному суверенитету.

Правительство и население оказываются объединены драмой ресурсного изобилия и становятся заложниками формируемой им институциональной среды. Эта драма и это заложничество и проявляют себя в феномене ресурсного национализма - попытке найти ценностное оправдание нефтяному изобилию и невозможности использовать его для финансирования традиционных механизмов развития.

Окончание. Первую часть статьи читайте в «Ведомостях» от 8.10.2014.