Ирина Бусыгина: Экспертные сообщества России и Запада изолированы друг от друга
Проблема «статуса России» оказалась сегодня в самом центре дискуссий - и в России, и на Западе, в среде политиков и в среде экспертов. Раньше длинно рассуждали о месте России в современной системе международных отношений. Теперь говорят коротко: статус России. Согласитесь, звучит значительно и сама постановка вопроса намекает на некую исключительность, даром что в отношении большинства стран на политической карте мира проблема статуса не стоит даже теоретически.
Термин «статус страны в современном мире» не является строго научным в политологии и международных отношениях, поскольку нет способов его верифицировать (а, например, статус индивида в группе померить можно, в этом случае «статус» будет научным термином). Таким образом, «статус страны» неизбежно остается суждением, которое может базироваться на самых разных соображениях относительно нынешнего состояния страны и ожиданиях на будущее. В то же время именно ненаучность самого термина позволяет поступать с ним как с ресторанным меню, а именно трактовать его произвольно, выбирая аспекты статуса, выгодные для подтверждения своей точки зрения, и замалчивая другие, менее выгодные или невыгодные вообще.
Отсюда и полярность мнений в отношении статуса России: трудно спорить с тем, что он меняется, и резко, - только вот в какую сторону? Перепады оценок мощнейшие - от «статус стремительно растет» до «статус стремительно падает». Я не утверждаю, что такие дискуссии совсем уже бесполезны, однако, как правило, они не дают почти никакого добавленного знания, дискутирующие твердо стоят на своих позициях - и до, и после дискуссии. Во многом потому, что круги обсуждающих эту тему в России и на Западе слабо пересекаются друг с другом. При определении динамики статуса западные и российские политики и эксперты не только смотрят на разное, но и обращаются к разным временным горизонтам.
Российские эксперты-международники почти единодушны во мнении о том, что мы являемся свидетелями небывалого подъема статуса страны, причем по самым разным направлениям. Спортсмены зарабатывают стране статус великой спортивной державы. Работники нефтяной и газовой промышленности подкрепляют статус своими усилиями по добыче сырья (поздравляя работников этой отрасли с недавно прошедшим профессиональным праздником, председатель думы Сургута так прямо и выразился: «В сложившейся экономической и политической ситуации именно от вас сегодня во многом зависит статус России в мировом сообществе»). Однако наиболее выпуклое подтверждение роста статуса страны показывает, конечно, внешнеполитическое направление. Продвижение на этом направлении - т. е., по факту, ревизия системы международных отношений, но ревизия «правильная» - трактуется как самая прямая иллюстрация возвышения статуса в духе «державы на подъеме» (rising power). При этом внешняя политика упрямо разводится с динамикой политического и экономического развития внутри страны (за исключением все тех же восторгов по поводу добычи сырья). Все это «нужно народу», значит, статус страны фактически определяют запросы большинства. Таким образом, оценка статуса происходит, во-первых, изнутри страны, а во-вторых, по состоянию на текущий момент.
Западные экспертные оценки прямо противоположны: Россия однозначно видится как «держава в процессе упадка» (declining power). При этом ставить такой диагноз позволяет не нынешняя силовая внешняя политика, но длинные тренды внутреннего развития страны, которые ясно свидетельствуют о том, что Россия и в ее сегодняшнем состоянии, и в обозримом будущем едва ли способна адекватно отвечать на вызовы и риски глобальной экономики.
Джозеф Най (политолог, автор термина «мягкая сила») высказал (http://www.project-syndicate.org/commentary/joseph-s--nye-wants-to-deter-russia-without-isolating-it/russian) свою позицию предельно ясно: следует смотреть на структуру экспорта, качество институтов, культуру и образование, социальные и демографические показатели России. Най перечисляет: нефть и газ составляют две трети российского экспорта, а экспорт продукции высоких технологий - всего 7% от объема экспорта промышленных товаров (в США - 28%). Сегодня доля сырья в российском экспорте больше, чем она была 15 лет назад, соответственно, выросла и степень уязвимости российской экономики. Российские институты поражены коррупцией и потому не привлекают, а, наоборот, отпугивают инвесторов. «Мягкая сила» России скомпрометирована действиями страны на внешней арене. Иностранцы не смотрят российские фильмы, и ни один российский университет не попадает в «глобальную сотню». По прогнозам демографов ООН, к середине нынешнего столетия население России может сократиться до 121 млн человек.
Для полноты картины можно добавить и то, что в скором будущем в России иссякнет еще один важный источник влияния - торговля вооружением. Такие ожидания связаны с усилением конкуренции за рынки между Россией и такими странами, как Китай и Южная Корея. Таким образом, у России остается одна география, т. е. наши необъятные просторы. Цена этого «имущества» действительно велика, однако само по себе оно не является источником развития.
Такая картина всеобщего упадка нравится мне немногим больше восторгов сторонников идеи подъема с колен. Я понимаю, что это отражение разочарования и усталости. Однако это наращивание негатива дает и обратный эффект - в России в нем усматривают невольное подтверждение особости страны: дескать, проблема-то есть. Мол, не была бы Россия важна, не горячился бы так Запад, в который раз проводя инвентаризацию пороков российской системы.
Плохо, что обсуждения происходящего с российским статусом идут в нашей стране и на Западе почти изолированно друг от друга. Еще хуже то, что такой же раскол растет и внутри России. Международники в огромном большинстве с энтузиазмом рапортуют друг другу о достижениях, в это же время политологи и экономисты, награждаемые нелестными эпитетами, обсуждают менее парадные, но намного более содержательные темы российского внутреннего развития.
Эти экспертные сообщества были у нас разведены и раньше, но раньше это не имело столь очевидно вредных последствий. Отсутствие мостов между сообществами позволяет власти опираться не только на «запрос большинства» (а власть в России весьма чувствительна к происходящему «на земле» и чутко на это реагирует), но и апеллировать к мнению экспертных кругов.
Экспертные сообщества «расфокусированны»; такой прием иногда используют фотографы для создания некоего мистического эффекта. Зрителю сложно понять, что именно изображено на картинке. Российская «экспертная расфокусировка» ведет к тому, что «внешнее» и «внутреннее» не соединяются и простая и важная мысль о том, что при отсутствии реформ внутренние проблемы страны будут только нарастать, а ее внешняя изоляция в любом, даже самом мягком варианте сделает их решение попросту невозможным, не попадает в фокус дискуссий и не становится обращением к власти. В этих условиях не эксперты оказывают давление на власть, но власть успешно манипулирует одной частью экспертного сообщества и маргинализирует другую.