Мария Снеговая: Российское общество: бегство от свободы
Российское общество едино в поддержке милитаристского курса российских властей. По данным «Левада-центра», рейтинг Владимира Путина подпрыгнул с 66% в январе до 77% в марте 2014 г., в августе поднялся до 87% и завис на этом беспрецедентном уровне. Высокие уровни единения достигнуты и по другим вопросам: с весны 2014 г. небывалые 60% россиян уверены, что страна идет в правильном направлении. Зашкаливающие рейтинги властей наряду с неоскудевающим энтузиазмом по поводу покорения Крыма склоняют многих наблюдателей обвинять во всех грехах «непутевый и отсталый» российский народ. Но масштабные социальные явления возникают не в вакууме, они становятся следствием глубинных общественных процессов. Бурная реакция на украинские события и устойчивые уровни единения россиян свидетельствуют не только об эффективности пропаганды, но и о том, что действия Кремля отвечают на некоторый общественный запрос.
В статье 2006 г. Егор Гайдар, предупреждая об угрозе веймарского синдрома в России, подчеркивает неэкономический характер этого феномена. В период глубокого экономического кризиса и трансформации 1990-х гг. россиянам было не до имперских амбиций: «не до жиру, быть бы живу». Ностальгия по «великому прошлому» вышла на повестку дня лишь после стабилизации экономики и роста 2000-х. Поэтому экономический кризис - всего лишь катализатор процессов, истоки которых нужно искать в культурно-социальных факторах.
В знаменитой работе «Истоки тоталитаризма» Ханна Арендт отмечает, что немецкое общество в Веймарской республике отличалось не отсталостью и жестокостью, а изоляцией и нехваткой нормальных социальных взаимоотношений. Фашизм вырос из осколков чрезвычайно атомизированного и крайне индивидуализированного общества, он объединил «совершенно неорганизованных людей, типичных «неприсоединившихся». Именно потерянный индивид, человек толпы, не нашедший своего места в обществе, особенно падок на объединяющую и простую по форме идеологию единой нации, которая дает ему долгожданное чувство принадлежности, единения с другими и смысл существования. Отсюда его фанатизм и готовность при необходимости даже умирать ради идеи: «Такой преданности можно ждать лишь от полностью изолированной человеческой особи, которая при отсутствии всяких других социальных привязанностей <...> черпает чувство прочности своего места в мире единственно из своей принадлежности к движению, из своего членства в партии». Арендт подчеркивает родство сталинизма и национал-социализма. Сталинские репрессии уничтожили старую феодальную структуру, превратив советское общество в управляемую атомизированную массу. А в Германии она возникла в результате коллапса старой авторитарной системы и резкой индустриализации, вырвавшей крестьян из традиционной среды обитания.
В сходном ключе румынский политолог Зеведей Барбу (в сборнике Hitler and Nazi Germany) считает психологическим первоисточником фашизма чувство страха и собственной незащищенности, охватившие немецкое общество в результате распада старых институтов, национального унижения и длительного периода нестабильности. Парадокс в том, что к росту социальной напряженности привела свобода. Последовавший за проигрышем в Первой мировой войне коллапс авторитарной системы вырвал немцев из традиционных социальных структур. В новой демократической (но отличавшейся слабой легитимностью) Веймарской республике немцы жили в атмосфере растущей социальной апатии, отстраненности от окружающей реальности, постоянного стресса и беспокойства. Поэтому незащищенность, одиночество и страх личной ответственности в их представлении оказались тесно связаны со свободой и демократией.
Гитлер предложил каждому немцу простой и радикальный способ избавиться от груза этих проблем, перечислив конкретных врагов, причины всех бед и эффективные способы борьбы с ними, с опорой на знакомые авторитарные институты и «порядок». В этом смысле в соответствии с концепцией Эриха Фромма фашизм был феноменом бегства людей от свободы (хаоса) под крыло могущественного Большого брата, фюрера, готового быстро решить все их проблемы и объединить их в единую мощную систему.
Если принять эту версию, текущий духоподъемный настрой россиян свидетельствует не столько об их «зверстве или отсталости», сколько о глубоком внутреннем конфликте - потерянности, разобщенности и одиночестве, отсутствии объединяющих ценностей. Разнообразные данные подтверждают эту гипотезу. Как отмечает социолог Лев Гудков, Россия лидирует по уровням социальной аномии (дезинтеграция, распад определенной системы устоявшихся ценностей и норм. - «Ведомости») и дезорганизации среди развитых стран, имеет самые высокие уровни самоубийств. По данным опроса ЦМИ Сбербанка и «Левада-центра», по состоянию на 2013 г. уровни межличностного доверия в России оставались очень низкими и продолжали уменьшаться. В 2008 г. дефицит доверия испытывали 74%, в 2011 - 81%. В 2012 г. о доверии к другим сообщили только 5%, еще 27% были «склонны к доверию». Радиус контроля охватывал только узкий семейный круг и личную жизнь.
В этой логике зашкаливающие рейтинги российских властей на фоне присоединения Крыма - это, прежде всего, невротическая реакция россиян на собственную несостоятельность, поиск «единой и сильной России», которая дала бы потерянным и разъединенным людям чувство общности и принадлежности к «великой нации». Разобщенность и атомизированность россиян были усилены распадом советской системы (которая ранее объединяла аморфные массы в единую социальную структуру), неспособностью сменившей ее политической системы решить эти проблемы, отсутствием национального проекта и общих ценностей.
Именно поэтому, подчеркивает Алексей Левинсон, «возвращение России статуса великой державы» и ставится в самую главную (51%) заслугу Путину за все годы его пребывания у власти. Даже «удержание России от распада» и повышение пенсий и зарплат ценят вдвое меньшее количество людей. Любопытно, что и названия партий отражают этот феномен стремления к общности: «Единая Россия», «Отечество - Вся Россия». Россияне положительно реагируют на активность лидера, на жесткость и быстроту ответных действий: это дает им чувство единения против врага - Запада.
Поэтому нынешний социальный кризис - это отражение глубокой депрессии, в которую погружена Россия. А резкие взлеты духоподъемного патриотизма и антизападной агрессии лишь невротическая реакция несчастных, разобщенных людей на окружающий их хаос. Возможно, такой взгляд на соотечественников подскажет нам более правильные способы излечения от этой болезни.