Андрей Колесников: В рентной экономике не может быть демократии

Социология, фиксируя посткрымскую консолидацию, выявляет еще и отсутствие изменений в ключевой установке россиян: «Мы ни на что не влияем и потому ни на что влиять не хотим». Эта установка коррелирует с небольшим - по сравнению с нефтегазовыми, рентными, ресурсами - вкладом налогоплательщиков в доходы бюджета.

Граждане России в глубине души не чувствуют себя создателями национального дохода, а значит, дестимулированы к участию в политике, которая в идеале нацелена на более рациональное, честное, справедливое перераспределение нацпродукта.

Рента отчуждена от гражданина России, но он знает, что на нее живет. Гражданин готов получать ее от государства, но в то же время у него вырабатывается тайный комплекс неполноценности по поводу того, что он не вполне заработал свое материальное благополучие. Это дает перераспределительной коалиции (например, «Роснефти» Игоря Сечина) «право» на «его» часть в сверхнормативном распределении государственных денег. Что провоцирует недовольство других перераспределительных коалиций «озерной школы», которые тоже «право имеют» и не считают себя «тварями дрожащими».

Получается, что в сложившейся рентной системе никакой демократии налогоплательщика нет и быть не может. А когда еще как бы общий пирог с сочащейся из него нефтью дополняется «крымомнашим», такая модель убивает и демократию обсуждения, и демократию участия, и гражданское чувство res publica, общего дела. (Крым - это не общее дело, русский человек брал его штурмом, сидя у телевизора, так что это подарок от власти, брошенная кость.)

Отсюда и готовность мириться с чем угодно, и неготовность протестовать. Отсюда и отсутствие стимулов к частным инициативам, к инвестициям, к инновациям, к защите частной собственности. А госинвестиции еще больше дестимулируют экономическую активность - на выходе получается не рост, а жижа под сапогами из денег, которые или провоцируют инфляцию, или бегут в страны с лучшим инвестиционным климатом. Эти госинвестиции нужны российской экономике в той же степени, что и импортные станки советским предприятиям: они гнили нераспакованные под дождем в хоздворах.

В отсутствие демократии налогоплательщика и на фоне убыли работоспособного населения экономисты начали отмечать процесс деквалификации рабочей силы. Особый спрос на работников ирреального сектора - мастеров заполнения бесконечных бюрократических бумажек для проверяющих органов и охранников. Какое на этом фоне импортозамещение?

Полтора десятилетия чиновники бубнили о необходимости слезть с нефтегазовой иглы. Но как только появилась возможность, пусть и принудительно, вытащить ее из вены, вся элита забегала в панике и стала искать виноватых в рядах мировой закулисы.

Крым, антисанкции и падение рубля - не только финансово-экономический и не вполне управленческий кризис. Это жесточайший ментальный и общественный кризис. И в этом пейзаже окнами на Аю-Даг посткрымское большинство действительно заслуживает то «расширенное» правительство, которое имеет.