Хватит кормить Рим

В год, когда в России внезапно вдруг вновь обострилась протестная активность, грех не вспомнить о том, что это еще и год 500-летия протестантизма. Несмотря на полтысячелетия, отделяющие день нынешний от того момента, когда Мартин Лютер выступил против папских индульгенций, многое нас сближает с протестантами далекого прошлого.

Во-первых, сближает эпохи общий антикоррупционный настрой. Разнообразных еретиков в церкви всегда было много, но, как правило, они проигрывали свой спор Риму, поскольку были разобщены и заумны. Часто они вообще представляли собой лишь интеллектуальную оппозицию, укрывавшуюся за стенами отдельных монастырей и не способную обратиться к народу на своей книжной латыни. Лютер же объединил массы, возмущенные теперь уже не теологическими тонкостями, а безобразным поведением церковных иерархов, собирающих с народа деньги и тратящих их на роскошную недвижимость, тосканские вина и всевозможные шубохранилища, где держали столь модные в XV–XVI вв. меха. Проще говоря, если старый «партийный протест» в отношении режима потерпел крах, то массовый внепартийный – привлек огромное число европейцев.

Во-вторых, лютеранство было рациональной идеологией. Основанной не столько на эмоциях, сколько на информации и размышлениях. Лютер перевел Библию на немецкий язык, предложив тем самым каждому грамотному человеку знакомиться с текстом, не прибегая к помощи «зомбоящика» (т. е. штата священников, трактовавших веру так, как им велели из администрации Ватикана). Библия, опубликованная большим тиражом благодаря переводу Лютера и печатному станку Гуттенберга, стала для той эпохи чем-то вроде интернета, работающего в обход «зомбоящика». Человеку говорили: читай и работай мозгами, не прибегая к услугам тех, кто тебя дурачит. Протестантизм, конечно, предполагал проповедь, но это уже было что-то вроде аналитического комментария, а не директивы, распространяемой хорошо оплачиваемыми пропагандистами в рясах.

В-третьих, Лютер был, наверное, первым немецким националистом, говорившим: «Хватит кормить Рим». И не случайно его поддержали некоторые светские князья, сильно нуждавшиеся в тех деньгах, которые уходили на юг за Альпы. Общество сплачивалось по национальному признаку. Немецкие князья строили свои небольшие государства вместо аморфной империи. Немецкое дворянство шло на службу в армию этих князей, если те имели деньги, чтобы содержать солдат. Немецкие бюргеры энергично «осваивали финансирование», поскольку за товарами дворяне приходили к ним в Нюрнберг, Аугсбург и Зуль, а не в Милан, Флоренцию и Брешию, где работали мастера, осваивавшие финансы, уходившие за Альпы. Общность деловых интересов сплачивала немцев наряду с общим языком, в изучении которого народ продвинулся благодаря чтению Библии. Хотя до настоящего формирования нации еще надо было, конечно, пройти долгий путь.

Выиграло ли свою битву с Римом протестное движение начала Нового времени? Однозначно не скажешь. Как известно, Европа поделилась на католическую и протестантскую по принципу «чья власть – того и вера». Империя фактически распалась и после Вестфальского мира 1648 г. существовала еще полтора столетия лишь номинально. В тех регионах, где элиты были лояльнее Риму, где «зомбоящик» работал эффективнее и где пропаганда лучше подкреплялась действиями силовиков, католичество сохранилось. В тех регионах, где элиты были амбициознее, силовики слабее, а горожане образованнее, старая вера трансформировалась в новую. Причем всюду с местной спецификой.

О специфике можно написать множество книг. Да, в общем, они уже написаны. Но есть одно принципиально важное для всей Европы обстоятельство.

В какой-то момент людям начало казаться, будто католичество обречено чуть ли не повсюду к северу от Альп. Что, собственно говоря, могло коррумпированное чиновничество (священство) противопоставить стремлению грамотных городских интеллектуалов выйти на прямой контакт с Господом? Через Библию. Без посредника. Отлучать еретиков можно было хоть целыми городами и странами, но, когда народ переставал верить в правомочность подобных духовных репрессий, исчезала власть, веками утверждавшаяся на авторитете священника.

В свое время авторитет этот оказался завоеван тем, в частности, что служители Господа были самыми образованными и способными к руководству широкими массами людьми христианского мира. Но после ренессансного расцвета городской культуры образованность бюргеров быстро стала превосходить образованность церковных иерархов. И чем же былой авторитет мог ответить интеллекту?

Ответ пришел с неожиданной стороны. Протестантскому «Слову» католическая контрреформация противопоставила «Образ». Строгие ренессансные храмы уступили место пышным барочным. Новые соборы подчеркивали то величие Единой и Неделимой Церкви, которым никогда не смогут обладать аскетичные протестантские конфессии, экономящие деньги. И наполнены храмы теперь были образами пребывающих в религиозном экстазе святых с горящими глазами, с простертыми к небу руками и с бескорыстно верящими сердцами. Эти святые не перепроверяли свои чувства по тексту Библии, как «мелочные» протестанты. И вообще не разменивались на житейские мелочи перед лицом вечности.

«Зомбоящик» стал цветным и широкоформатным. Нудный диктор сменился ярким артистом. И толпа потянулась к зрелищу. Тем более что у широких масс все еще царила разруха в головах, несмотря на растущий процент грамотности.

Протестантский рационализм помогал обустроить жизнь верующего в этом мире, если человек был сильным и самостоятельным. Но слабый обыватель тянулся к сказке, наделяющей его существование смыслом без всяких интеллектуальных усилий. И контрреформация смогла ему эту сказку дать.

Такова судьба всякого рационально организованного протеста. Он побеждает, если дает толпе не только рациональную критику правящего режима, но и веру в будущее. Если же будущее представляется мрачным, а вера требует усилий, выходящих за рамки возможностей обывателя, режим воссоздается как феникс.

Автор – профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)