Законорея против коронавируса

Последние лет семь в юридическом сообществе принято ругать парламент за «законорею» – обильное и скверное по качеству законотворчество. Депутаты неумело гордятся количеством принятых законов, рапортуя, что в отчетном году они увеличили количество принимаемых законов на ...дцать процентов, что на ...дцать больше, чем прирост количества принятых законов в предыдущем отчетном периоде. Интеллектуалы традиционно посмеивались над этим и рассуждали о неправильно устроенном государственном менеджменте, нарочито выпуклом легизме президента Путина и его знаменитом меме «Все должно быть строго в рамках закона!». Не забывали при этом и крылатое высказывание Тацита, что чем ближе государство к падению, тем многочисленнее его законы.

Но вот время для смеха прошло – пришла пандемия. Она, увы, обострила приступы законореи, причем не только на федеральном уровне, но и на уровне региональном. На нас полилась огромная масса еще более дурно написанных нормативных актов.

Я юрист, одна из сфер моей специализации – право в области недвижимости. Я с ужасом читаю те нормативные акты, которые принимаются в сфере моих профессиональных интересов. Совершенно неумелые, робкие попытки законодателя настроить в «коронавирусном законе» № 98 хотя бы какой-то баланс в отношениях арендатора и арендодателя недвижимости ничего, кроме грустной усмешки, у юристов вызвать не могут. Нормы этого закона (для интересующихся – ст. 19, ч. 1–3) и принятые в его исполнение акты правительства порождают массу сложных вопросов. А там, где правовая норма написана нечетко, допускает двоякие и троякие толкования, появляется та самая мутная вода, в которой некоторые коллеги – а то и «коллеги» – начинают ловить пресловутую золотую рыбку.

Ценность права как нормативной системы, регулирующей жизнь людей, заключается в ясности, предсказуемости, понятности. Люди – гипотетически – должны быть способны прочитать закон и понять те последствия, которые он вызывает. Я понимаю, что есть довольно просто и понятно написанное – потому что оно было написано в 1990-х! – законодательство о защите прав потребителей, которое может понять каждый. А есть тяжелейшие даже для профессионалов нормы закона о банкротстве. Тяжелейшие не только потому, что они написаны сложным языком (это тоже есть), но и потому, что за ними скрываются сложные юридические доктрины, применение которых возможно только хорошо обученным профессиональным юристом.

Но тем не менее задача законов заключается в том, чтобы вносить ясность и предсказуемость в жизнь людей. Без этого ценность права существенно снижается, и люди обращаются к другим системам, регулирующим их совместную жизнь, – к коррупции, мафии, силе и проч.

Наши законы и «в мирное время» частенько нас подводили, но законы и акты органов исполнительной власти «карантинного времени» просто ставят все вверх дном. И именно тут, в момент правового кризиса, на сцену должен выступить еще один актор – судебная власть. Собственно, он и выступил, но сделал это так, что абсолютно все юридическое сообщество схватилось за голову... Но об этом чуть позже.

Прежде чем прокомментировать самое громкое событие в российской юриспруденции последней недели, я сначала должен описать одну институциональную особенность российской судебной власти, которая отличает ее от судебной власти в других странах, которые принято относить к «развитым юрисдикциям» (Германия, Франция, Великобритания и проч.). У российской высшей судебной инстанции (Верховного суда) есть такой уникальный и не имеющий аналогов в мире инструмент, как постановление пленума суда, содержащее абстрактные толкования норм права.

Это наследство советского периода, причем наследство дурно пахнущее, – той эпохи, когда в только что созданной советской России нижестоящие судьи не имели юридического образования (Конституция не требовала), а высший суд СССР все же состоял из юристов; и вот последние объясняли «новым судьям» (революционным солдатам, матросам и проч.), как толковать и применять нормы права при разрешении в будущем конкретных дел. Советский Верховный суд активно использовал имеющуюся у него опцию, постоянно разъясняя те или иные законодательные нормы.

Как я уже упоминал, ни один современный развитый правопорядок такого инструмента, как абстрактное разъяснение высшей судебной инстанции, не знает. Я думаю, что это связано в первую очередь с тем, что такие разъяснения нарушают принцип разделения властей. Задача создавать абстрактные правила поведения – правовые нормы – лежит на парламенте, законодательной власти. Задача исполнительной власти состоит в том, чтобы осуществлять текущее управление государственными функциями, реализуя предписания законов. А задача суда – разрешать споры как между частными лицами, так и между частными лицами и государством, применяя законодательные предписания.

Функция создания абстрактных правил поведения, приданная высшей судебной инстанции, при такой модели разделения властей выглядит явно чужеродно. Поэтому английские, немецкие или голландские судьи удивлялись, когда я (в бытность свою сотрудником аналитического аппарата Высшего арбитражного суда (ВАС), упраздненного президентом Путиным в 2014 г.) рассказывал им, что высший суд в России может взять да и абстрактно (т. е. не по конкретному делу, а просто так, по своей инициативе) высказаться по какому-либо юридическому вопросу, сформировать правовую позицию, обязательную для всех нижестоящих судов. О, говорили иностранные судьи, это довольно необычно! (Так обычно говорят деликатные иностранные эксперты, которым рассказывают об особенностях юридической системы России, в ситуации, когда они хотят остаться в пределах обычной вежливости.) Конечно, необычно, ведь суд (пусть даже и высший!) не может формулировать абстрактные правила поведения. Это в парламенте (в теории – представителе народа) приняты особые процедуры внесения, рассмотрения и принятия законов и проч.

Однако в Конституции России 1993 г. за высшими судами право давать абстрактные разъяснения все же было сохранено. И надо сказать, что оно на некоторых этапах нашей новейшей юридической истории довольно неплохо помогало отечественной правовой системе (особенно в сфере гражданского права, т. е. права, регулирующего имущественный оборот) нагонять упущенное в правовом развитии за десятилетия советского периода: создать правильные представления о собственности, недвижимости, свободе договора, обязательственном праве, залоге, поручительстве и всем том, чего нас лишила советская власть в 1917 г.

В середине 2000-х гг. ВАС взял на себя функцию быстро создать абстрактные и обязательные для нижестоящих судов правовые позиции в сфере «нового» гражданского права. Так счастливо случилось, что в тот период времени в составе судейского корпуса ВАСа оказались лучшие юристы России. И соединенными усилиями академической юриспруденции и опытных в разрешении коммерческих споров судей ВАС РФ, в принципе, получилось радикально сломить тенденцию в мышлении большинства российских юристов. Судебная практика арбитражных судов, быстро и энергично созданная ВАСом в виде обязательных абстрактных разъяснений, посвященных отдельным актуальным правовым вопросам, если и не вывела Россию в высшую лигу мировых юрисдикций, то, несомненно, привела в условную «вторую когорту». Например, в рейтинге Doing Business по показателю эффективности разрешения несложных коммерческих споров Россия находится в первой десятке стран, далеко оставив позади Англию с ее знаменитыми, но очень медленными и безумно дорогими судами, Германию, Францию и прочие страны «первого мира».

Мне всегда казалось, что этот инструмент – разъяснения пленума высшего суда –по эффекту схож с антибиотиком (как бы парадоксально ни звучали в нынешнюю пандемическую эпоху медицинские аллюзии). Если пациент сильно болен и находится при смерти, то правильно выбранная и рассчитанная ударная доза антибиотика позволит переломить ход болезни. Но если это мощное лекарство окажется в руках неумех, врачей необразованных или равнодушных, то добьет больного и сведет его в могилу.

После разгрома в 2014 г. ВАСа лучшая часть юридического корпуса России оказалась фактически изгнанной из судебной системы. Очень малая часть из 50 судей ВАС РФ была принята на работу в Верховный суд. Это привело к тому, что качество рассмотрения дел в высшей судебной инстанции резко снизилось. Это не мое мнение, об этом говорят абсолютно все юристы России, и только один юрист в стране – президент Путин – публично упрямо заявляет, что объединение судов было успешным. Но помимо этого катастрофически упало и качество абстрактных разъяснений высшей судебной инстанции. Практически все, что бы ни делал Верховный суд начиная с 2014 г., вызывает такой упрек у юристов: вы могли бы это сделать намного лучше.

Такое долгое вступление было мне необходимо для того, чтобы подвести читателя к непосредственному поводу для этой статьи.

Недавно было опубликовано разъяснение Верховного суда, которое озаглавлено так: «Обзор по отдельным вопросам судебной практики, связанным с применением законодательства и мер по противодействию распространению на территории Российской Федерации новой коронавирусной инфекции (COVID-19)». Этот обзор имеет многообещающий № 1. Неискушенный читатель удивится: неужели суды успели уже рассмотреть так много дел, связанных с применением антивирусного законодательства?! Суды же, как все знают, закрыты, и отправление правосудия в России фактически остановлено?! Какой же может быть «обзор практики» в таких условиях?!

Следует понимать, что в соответствии с законом о Верховном суде у него есть право давать судам «разъяснения по вопросам судебной практики на основе ее изучения и обобщения». Поэтому, для того чтобы соблюсти корректность формы абстрактных разъяснений, Верховный суд вынужден называть результаты своих усилий таким двусмысленным образом.

Но дело даже не в претензиях к форме, она в данном случае непринципиальна. Главные претензии – к содержанию документа.

Документ задуман как разъяснение некоторых сложных вопросов, которые, видимо, были сформулированы как нижестоящими судами, так и специалистами самого Верховного суда по различным отраслям законодательства: процессуальное право, гражданское право (обязательства), административное право, уголовное право.

У меня чтение этого документа вызвало некоторую оторопь. Вместо выверенных формулировок, которые бы действительно давали убедительные ответы на многочисленные сложные вопросы, российские юристы (а это не только практикующие юристы, но и судьи российских судов) получили текст почти на трех десятках страниц, который состоит из пересказов банальных истин, надерганных к месту и не к месту цитат из законов и предыдущих разъяснений, а то и вовсе грубых юридических ошибок.

Попробую пересказать своим языком некоторые места обзора.

Известная головоломка, которую задал всем президент Путин, – это «нерабочие дни», которые в интерпретации пресс-секретаря Пескова означали «фактически рабочие дни, но на удаленке».

Юристы знают, что нерабочих дней не бывает. Есть выходные дни, есть праздничные дни, есть рабочие дни. Президент Путин не объявлял мартовские и апрельские дни выходными (он не мог этого сделать, это мог сделать только законодатель), не объявлял их он и праздничными (он также не мог этого сделать). Поэтому перед Верховным судом стояла задача, как объяснить, что сделал президент Путин с точки зрения права.

Верховный суд разъясняет: нерабочие дни для целей определения сроков исполнения обязательств на самом деле рабочие дни (т. е., проще говоря, сроки совершения платежей граждан по кредитам текут как обычно). Но, говорит дальше Верховный суд, для судов эти дни нерабочие, ведь судейский корпус и сотрудники аппаратов судов в основном сидят по домам и правосудие не отправляют. Но на этом Верховный суд не останавливается, его мысль двигается дальше: а для целей определения процессуальных сроков «путинские» дни – это рабочие дни! То есть, оказывается, несмотря на то что все сидят по домам в карантине, процессуальные сроки (подача жалоб и проч.) продолжают течь! Я напомню, что канцелярии судов закрыты, некоторое время даже отделения почты были закрыты, а особенно отличились некоторые арбитражные суды (технологически самые продвинутые), которые закрыли возможность подачи документов даже через электронные сервисы!

Но дальше Верховный суд проявляет жалость и говорит, что иногда суды смогут счесть, что процессуальное действие не было совершено в эти рабочие (по президенту Путину, в нерабочие) дни по уважительной причине. И тогда срок можно восстановить. Но суд может так и не счесть и срок не восстановить. Что это, как не попрание фундаментального конституционного права на суд? (Хотя где она, та Конституция, после недавних «поправок»?)

Идем дальше. Пандемия, говорит Верховный суд, – непреодолимая сила, которая освобождает от ответственности за нарушение обязательств. Но это может случиться не всегда. Иногда суд может счесть, что нарушение обязательств произошло вследствие непреодолимой силы, а иногда – нет.

И так далее. Высока ли ценность таких разъяснений? Много ли они внесли правовой определенности? Помогли ли они юристам при даче консультаций клиентам и работодателям? Помогут ли они нижестоящим судам, когда двери судов откроются и в них хлынет вал дел гражданских споров, связанных с последствиями пандемии? Кажется, вопрос риторический.

Но что меня расстроило больше всего, так это то, что Верховный суд (не знаю уж, насколько это было сделано намеренно) фактически предвосхитил все будущие споры о законности актов органов власти российских регионов, которыми были введены различные «квазикарантинные» меры. Из обзора следует, что все акты всех органов, принятые в период пандемии, являются законными и граждане и юридические лица обязаны их беспрекословно выполнять. Видимо, это подтверждение законности весьма сомнительных актов региональных властей очень нужно обозначить прямо сейчас, заранее, чтобы судам впоследствии было легче отказывать в заявлениях об оспаривании действий местных властей незаконными.

Завершая, напомню, что у этого обзора Верховного суда № 1. Я думаю, что лучшим подарком всем российским юристам (возможно, приуроченным ко дню победы над пандемией) было бы, если бы в обзоре № 2 Верховный суд отозвал свой «первый блин, который, несомненно, вышел комом».

Но я почему-то уверен, что этого не произойдет.

Автор – юрист