Возвращение с войны

Кроме групп скептиков и алармистов в обществе сформировалась группа обозленных

Дискуссии среди социологов все чаще стали воспроизводить метафору «возвращения с войны». Через этот образ специалисты пытаются описать возросший запрос на новую общественную среду, перезагрузку отношений населения с властью. Правда, социолог Симон Кордонский считает, что лучше говорить о «возвращении из плена», но суть от этого не меняется. Последние замеры отчетливо показывают: большинство уже не стремится к старому докризисному миру. Фаза возврата оказалась пройденной еще в апреле, в момент острой растерянности и шока. Затем произошли существенные ценностные сдвиги.

Вот что мы видим из последних данных доклада центра «Платформа» «Возвращение с войны». Резкое снижение, до 19% опрошенных, доверия к официальным данным о кризисе и эпидемии. Остро ощущается дефицит поддержки и эмпатии власти: только 14% опрошенных уверены, что в сложной ситуации могут положиться на государство. В итоге единственным ресурсом, на который по-настоящему может рассчитывать человек, оказывается он сам.

Схожий эмоциональный настрой и среди бизнеса: меры поддержки оцениваются как недостаточные, а разделение компаний на «наиболее пострадавшие» и все остальные вызывает упреки в недопонимании связанности всех секторов. Сложился устойчивый (истинный или ложный – уже неважно) стереотип, что другие страны подали помощь шире и технологичней. В итоге оказалось, что ни одна из инициатив власти ввиду отсутствия четкой фокусировки не создала устойчивой группы поддержки, на которую можно было бы опереться в дальнейшем.

Война, как известно, может мобилизовать и консолидировать общество. А может вести к дезинтеграции, распаду связей и иерархий. Первый сценарий не сработал, но второму реализоваться до конца помешала негативная интеграция – через критику управленческих решений, солидарность в скепсисе. Уже с конца мая, после двух символических действий – объявления парада и «московской разрядки», выраженной в насмешках над нормированием прогулок, – возникает ощущение, что «эшелоны возвращаются», начинается период рефлексии, поиска ответа на вопрос: что дальше?

Какие черты нового мира пользуются наибольшим спросом? Разумеется, от государства по-прежнему ждут эмпатии и заботы. Но и население, и бизнес уверенно говорят о желательном изменении практик регулирования – снижении барьеров и вмешательства в общественные процессы, а также возвращении «права тела», возможности осуществлять индивидуальный выбор повседневных практик. 51% опрошенных согласен с позицией, что запретов слишком много, их количество должно уменьшаться. Только 27% опрошенных полагает, что государство должно усилить контроль за всеми сферами жизни общества, иными словами, оставаться центром сверхкомпетенции.

Когда мы стали уточнять, какими методами государству оптимально реализовывать политику в области охраны здоровья – более привычным запретительным законодательством или формированием культурных привычек и стандартов поведения, – то 87% выбрали вторую стратегию.

Еще один индикатор: общество становится терпимей и компромиссней к различным социальным группам, даже когда их ценности и культурные установки не разделяются большинством. Только 15% согласны с утверждением, что «если большинству населения что-то не нравится, государству лучше это запретить». Конечно, если эту цифру разложить на отдельные практики, выделить, например, отношение к сексуальным меньшинствам, то пропорция станет менее либеральной. Однако появилось устойчивое понимание того, что у государства есть дела важнее, чем подстригание социального газона.

Как замечает политолог Михаил Виноградов, пандемия привела к накоплению довольно серьезной общественной энергии. В ряде европейских и азиатских стран она выливается в зализывание ран и даже повышенную лояльность к власти. В США, Гонконге, Бразилии – в уличные столкновения. В России пока мы видим только формирование сетевых волн, выраженных в мемах и сарказме. Но анализ сетей показывает, что там, помимо скептиков и алармистов, сформировалась заметная группа «обозленных», которую рано или поздно может прорвать к реальному действию, если появится подходящий повод, не обязательно связанный с пандемией.

Государство оказывается на сложной развилке: или адаптироваться к новым запросам, или попытаться переломить тенденцию и удерживать регулирование среды в прежних, докризисных форматах. Однако простое возвращение войдет в противофазу с общественными ожиданиями. «Война» не дала бюрократии образ победителя, которого «не судят», – на эти лавры может претендовать сегодня только врачебный корпус. Чтобы сшить возникшие разрывы, потребуется ряд сеансов социальной терапии. Альтернатива – замораживание ситуации. Но это загонит социальную травму глубоко внутрь.