Вся Россия – наш Эфрос

Три заслуги великого режиссера перед русским театром и театральной историей

Намедни случился мистический театральный юбилей: исполнилось 95 лет Анатолию Эфросу. 

Формальная биография великого режиссера известна всем, кто нормально помнит слово «Эфрос». Приведу ее лишь пунктиром, для порядка. Родился в июне 1925-го в Харькове, в Москве начинал в Центральном детском театре, в 1963–1967 гг. был главным режиссером Театра им. Ленинского комсомола, откуда уволен, после чего Театр на Малой Бронной. В 1984-м, после эмиграции Юрия Любимова, возглавил – как пришлось и потом выяснилось, очень ненадолго – Театр на Таганке. Умер в январе 1987-го, 61 года от роду.

Как-то получилось, что я посмотрел лучшие спектакли Эфроса еще подростком. С тех пор люблю его, а картинка непрерывной череды спектаклей не исчезает из памяти зрения. Хотя с театром никогда не ясно: так ли оно было в те баснословные времена, как это видится много лет потом.

У Анатолия Васильевича – три заслуги перед русским театром и театральной историей.

Он лучший интерпретатор Чехова. Эфрос объяснил, почему школьный классик так важен для мирового театра вообще. Сначала – искусством пауз: здесь самое главное – НЕдействие, моменты, когда вроде бы не происходит ничего. Затем – бесконечной пластичностью текста, возводящей на престол собственно фигуру режиссера, вольного трактовать исходную литературу, как ему угодно и удобно. Так мы и дожили до театрального сегодня, когда режиссер поглотил драматурга: он все больше ставит лишь свой собственный текст, для которого изначальная пьеса – предлог, информационный повод и иногда бренд, не более того. Сверх всего – это театр, лишенный героя в шекспировском понимании. Чеховский мир живет в страдательном, а не действительном залоге. И это самое верное прочтение драмы русской жизни, истории, русского вообще. У нас не должно быть героев, и мы с подозрением относимся к себе, если иногда нуждаемся в героях.

Лучшим спектаклем Эфроса был, кажется (никто не обязан здесь со мной соглашаться), «Вишневый сад» на Таганке. Поставленный по приглашению Любимова в 1975 г. и возобновленный в 1985-м, в краткое время Эфроса-худрука. Согласно разным мемуарам, премьера произвела на современников такое впечатление, что великий Любимов из ревности устроил на праздничной тусовке что-то вроде скандала. Раневская была Алла Демидова, Лопахин – Владимир Высоцкий, Петя Трофимов – Валерий Золотухин. И все они были в белом, в декорациях сельского кладбища, под аккомпанемент еврейского оркестра. Но центральным персонажем оказался единственный человек в черном – Фирс. Тогда я неожиданно понял, что если в «Вишневом саде» может быть главный, то это как раз старый лакей. В исполнении Готлиба Ронинсона. «Жизнь-то прошла, словно и не жил», – Фирс определил центральную тему драмы, Чехова и всего пространства, в просторечии именуемого Россией. Которая, как известно по следам той же драмы, – наш сад. Эфрос сделал спектакль о роскоши умирания – столь же неотвратимого, сколь и банального.

Эфрос – лучший русский интерпретатор не драматургии, но драмы Мольера. Ибо органически понимал беду художника, прикованного к царю. Каким бы добрым царь иногда ни был и ни бывал. В телеспектакле «Всего несколько слов в честь господина де Мольера» по булгаковской «Кабале святош» главную роль играл, конечно же, Юрий Любимов. И центральным там было вот такое (за)явление инверсного героя. Королю Людовику.

Поклонившись по чину – пониже –

Надо – платит партер тридцать су, –

Я, о сир, для забавы Парижа – (Пауза.)

Околесину часто несу.

Но сегодня, о муза комедии,

Ты на помощь ко мне спеши.

Ах, легко ли, легко ль в интермедии

Солнце Франции мне смешить.

Действительно. Может ли выжить гений на месте, обжигаемом солнцем власти? Скорее всего, никак и никогда нет.

Эфрос сумел прожить свой театральный роман без советской власти, политики и общественной жизни. Именно такого равнодушия к себе власть – любая власть – по-настоящему и не прощает. Ее можно любить или ненавидеть, но только не безразличие, о нет! Пуще любой оппозиции и всяческой фронды – ледяная дистанция. Сначала Эфроса хотели унизить, поместив его, режиссера номер ноль всей этой культуры, вторым лицом – на Малую Бронную. Ничего страшного не случилось. Тогда Анатолия Васильевича решили просто убить. Отправив формально главным на самую политически чувствительную сцену эпохи. И Таганка обязана была его изничтожить – чтобы защитить свою творческую доктрину от стовосьмидесятиградусных перемен. Сознательные бунтари во всем бессознательном – а именно к этой сфере прежде всего апеллирует театр – бывают очень консервативны. Они не приемлют ничего, что выходило бы за смысловые и эстетические границы их бытия. А для Эфроса бремя соответствия было невыносимо. Его «Вишневый сад» и получился таким легким, пожалуй, потому, что был поставлен вне собственных стен, облезло и кирпично обязывающих к лояльности.

Автор — публицист